"Клайв Баркер. Книги Крови (Книги 1-3)" - читать интересную книгу автора

В половину одиннадцатого мы вышли на бульвар. Ночь была жутко
холодной, но присутствие большой толпы людей согревало воздух. Улицы
заполнили тысячи гуляющих, большая часть которых была в причудливых
костюмах. Здесь были куклы Кена и Барби, покачивающиеся в своих ярких
коробках; маршировали трансвеститы всех мастей, от Пром Куин до вдовы
Беверли-Хилз; показались и Американские Серийные Убийцы с накачанными
стероидами мышцами, одетые в окровавленные футболки; шествовала небольшая
группка Солдат Конфедерации, вооружённых и бравых; хватало там и отливающих
серебром инопланетян, заполнявших стайки летающих тарелок. Кроме того,
многие просто надели маски и бродили по улице, изображая своих любимых
чудовищ. Монстры Франкенштейна (вкупе с Невестами), Фредди Крюгеры,
крючкорукие Кэндимены и даже парочка Пинхедов. В довершение здесь собрался
небольшой, но примечательный контингент, использующий мероприятие, как
оправдание собственному эксгибиционизму. Группа величественных
транссексуалов, демонстрирующих созданные хирургом атрибуты; парень в
потертом плаще, показывающий каждому третьему-четвёртому встречному то, что
у него находиться между ног; бригада монументально тучных женщин, затянутых
в фетишистские костюмы настолько туго, что приходилось удивляться - как они
вообще могут дышать.
Были и демоны. Но даже близко не походившие на Дэвида, которого
незамедлительно пригласил попозировать фотограф: угрожая белокурой Лолите,
избивая татуированного панка в ошейнике с поводком, окружённого толпой
трансвеститов. Была в этом одна любопытная деталь. Наблюдая за тем, как
люди смотрят на моего товарища - смесь восторга и отвращения - я начал
вспоминать о том, что сделало меня писателем в жанре ужасов, много лет
назад. Мне нравилось приобретаемое чувство тяжёлого груза ответственности,
осознания того, что мои слова, появляющиеся на бумаге, могут остановить
людей от необдуманных шагов. Так же, как это сейчас делает сомнительная
привлекательность костюма моего возлюбленного Дэвида. Возможно, слова
заставят их задуматься о том, что грань между тем, чего они боятся и от
чего получают удовольствие не такая уж широкая, как кажется на первый
взгляд.
Рассказ похож на запечатанную капсулу. Внутри него - способом, который
не просто понять, пока не пройдёт достаточно времени - содержатся весьма
специфические детали жизни автора в тот период, когда рождалось
произведение. Это вряд ли применимо к роману: мои крупные вещи достаточно
монументальны и пишутся по году и более. Первый набросок же короткого
рассказа может появиться за пару дней - чистый и глубокий. В сравнении с
ним крупный роман может быть создан с целью примирить существующие
противоречия и двусмысленности.
Сейчас я смотрю на мои ранние истории и, почти как фотограф делающий
снимки на вечеринке, подмечаю все знаки и символы того, каким я был. Был?
Да, был. Я вырос из этих произведений, и я не думаю, что написавший их
человек живёт во мне до сих пор. В процессе составления предисловия к
десятому юбилейному изданию "Сотканного мира" в прошлом году я подметил ту
же вещь: человек, написавший роман, куда-то пропал. Он умер во мне и
похоронен во мне. Мы - собственные могильщики; мы живём между надгробий
тех, кем мы когда-то были. Будучи в добром здравии мы каждый день празднуем
День Мертвых, в процессе которого благодарим за прожитые жизни. А будучи в
депрессии, мы мучаемся и скорбим, и хотим превратить прошлое в настоящее.