"Анна Баринова. Ураган " - читать интересную книгу автора

листья. Над головой потрескивал под палящими лучами высохший, вероятно,
из-за начавшегося заболачивания почвы, довольно густой лес. Здесь не росла
трава, не пели птицы, и люди невольно заторопились выбраться из этой "живой
могилы"... Несколько шагов - и, вскрикнув от радости, они очутились на
изумительно красивой поляне в форме равнобедренного треугольника. Солнце
щедро заливало ее светом и зноем, трава достигала до пояса, в ней пестрыми
мазками прятались полевые цветы. Словно ширмой, отгорожена поляна от леса
рядком стройных молоденьких березок. От малейшего дуновения шелестят, будто
переговариваясь, их нежные ветки. Слева до берега, до самой почти воды,
спускаются густющие заросли крапивы и низко склонилась, полоща тонкие ветви
в быстрой реке, старая ива. Справа, там, где оборвалась тропа, упавший дуб
до середины почти перегородил Клязьму. Кудрявая крона его еще свежа и
зелена, мощные сучья взметнулись в небо, словно руки, умоляющие о пощаде.
Путешественники завороженно застыли на месте.
- Боже мой... - наконец сумела вымолвить девушка, - мы - в сказке!...
Она и представить не могла, насколько права: ведь там, где они вышли на
обрывистый берег Клязьмы, в середине XII века стоял небольшой скит, за ним,
за дубовою рощей, в поле располагалось село, вокруг - непролазные дебри...


Истово - от души, а не по писаному - осенил себя крестом молодой инок,
стал на колени. Отец Егорий едва слышно хрипловато бормотал молитву.
- Разреши, батюшко, грехов мя, недостойного, тягости...
- Покайся, сыне...
- Согрешаю, батюшко, порою и гордынею, и гневлюся...
- Почто гордишься?
- Давеча прочая братия приустала, как запруду строительствовали... Я
един устали не чуял - не сморило Божье солнышко: так-то возрадовался духом,
что один и бревна, и каменья ворочаю!...
Отец Егорий сдержал улыбку:
- Не страшен грех, коли Господь силу ниспосылает. Бодрых телом и дух
радуется!... Токмо в минуты сии не свои успехи поминай - о людях, о братии
скорби, дабы Господь и их осенил юною мощью!
- Отрекаюсь от греха сего!... А прогневляет мя, что Господь попущает
солнцу вельми палити, нивы губити и чад своих... - даже в минуту святой
исповеди голос Михаила дрогнул негодованием. - Разве не видать Ему,
Всевидящему, како мучится народ?!
- Наше честное дело - молить Господа Бога нашего, а не осуждать, -
поник головою игумен. - И мне, сыне, больно глядеть на се... Да видно, за
великие грехи - засуха нам! Видно, прогневили... Но - велик и милосерд Отец
наш! И - смилуется, верую, и не даст погибнуть беззащитным...
Вздохнул Михаил:
- Просветил, прости, прости, отче!... Отрекаюсь сего великого греха,
батюшко!
Отец Егорий широко осенил его крестом. Замолчали. Мышью скреблось в
теплой и ладаном пропахшей келье время.
Наконец отец Егорий спросил:
- Не согрешил ли ты недостойным оком, сын мой? - заставил инока поднять
голову, уперся непримиримыми стальными очами.
Полуденная синева русского неба в глазах кающегося осталась ясной,