"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

бытия. Такая непроизвольная культура позже сказывается и в способности
мыслить и в характере. В отличие от этого Луи с проницательностью дикаря
постигал явления и объяснял их, раскрывая самые основы и одновременно делая
выводы. Так, благодаря устрашающей игре, которую иногда позволяет себе
природа, о чем свидетельствовала необычность такого существа, как Луи, он
мог уже в четырнадцать лет легко формулировать идеи, глубина которых стала
мне понятна много лет спустя.
- Часто, - говорил он мне, вспоминая о своих чтениях, - я совершал
пленительные путешествия в бездны прошлого вслед за одним словом, как
насекомое, примостившееся на травинке, плывущей по течению реки. Покинув
Грецию, я прибывал в Рим, затем проходил через все последующие века. Какую
прекрасную книгу можно написать, рассказывая о судьбе и приключениях одного
слова! Конечно, оно получало различные оттенки благодаря событиям, которым
служило; в зависимости от места действия оно пробуждало различные идеи; но
разве не важнее рассмотреть его в трех разных отношениях: души, тела и
движения? А наблюдать за ним, отвлекшись от его функций, его следствий, его
воздействия, разве не значит утонуть в целом океане размышлений? Разве
большинство слов не окрашено той идеей, которую они внешне выражают? Какой
гений создал их? Если нужен великий ум, чтобы создать слово, то какой же
возраст у человеческого языка? Сочетание букв, их форма, образ, который они
придают слову, точно рисуют, по-разному у каждого народа, неведомые
существа, живущие в наших воспоминаниях. Кто объяснит нам по-философски
переход от ощущения к мысли, от мысли к слову, от слова к его иероглифу, от
иероглифа к алфавиту, от алфавита к письменной речи, красота которой
раскрывается в системе образов, расклассифицированных риторами и являющихся
как бы иероглифами мысли? Разве древняя запись человеческих идей в
зоологических образах не определила первые знаки, которыми воспользовался
Восток, чтобы создать письменность на своих языках? И разве она не оставила
по традиции кое-какие следы в наших новых языках, поделивших между собой
осколки первоначального языка древних наций, языка величавого и
торжественного, и величие и торжественность которого уменьшаются тем
сильнее, чем больше стареет общество? Звуки этого языка так звонки и
полнозвучны в иудейской библии, еще так красивы в Греции, но гаснут по мере
прогресса наших сменяющих друг друга цивилизаций. Не этому ли древнему духу
мы обязаны тайнами, скрытыми в человеческом слове? Разве не существует в
слове "прав" нечто вроде волшебной прямоты? Не содержится ли в необходимом
для него кратком звучании неясный образ целомудренной обнаженности, простоты
истинного во всех смыслах? Этот слог дышит какой-то свежестью. Я взял как
пример формулу абстрактной идеи, не желая объяснять эту проблему словом,
которое сделало бы ее понимание слишком легким, как, например, слово "лет",
сразу действующее на непосредственное ощущение. И разве это происходит не с
каждым словом: все они носят отпечаток животворящей власти, которой наделяет
их человеческая душа и возвращает ей эту власть благодаря таинственному
взаимодействию между словом и мыслью! Разве не говорят, что любовник пьет с
губ возлюбленной столько же любви, сколько ей отдает? Одним своим внешним
обликом слова пробуждают в нашем сознании образ тех созданий, которым служат
одеждой. Как и для всех существ, для них есть только одна среда, где они
могут действовать и развиваться. Но эта проблема, быть может, заключает в
себе целую науку!
И он пожимал плечами, точно хотел сказать мне: мы и слишком велики и