"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

исключительного существа, которое появится среди нас завтра. Этот сосед,
Баршу де Пенхоэн, который впоследствии некоторое время был офицером, а
теперь стал писателем большой философской глубины, не изменил ни своему
предназначению, ни случайности, соединившей в одном и том же классе, на той
же самой парте, под той же самой крышей тех двух единственных учеников, о
которых Вандом слышит до сих пор; ибо в тот момент, когда была опубликована
эта книга, наш товарищ Дюфор еще не вступил на общественную дорогу в
парламенте. Недавний переводчик Фихте, комментатор и друг Баланша, уже
занимался так же, как и я, метафизическими вопросами; он часто городил
вместе со мной всякий вздор о боге, о нас самих и о природе. Тогда он
претендовал на звание пиррониста. Ревниво стремясь играть свою роль, он
отрицал способности Ламбера; а так как я только что прочел "Знаменитых
детей", я засыпал его доказательствами, указывая на маленького Монкальма,
Пико делла Мирандола, Паскаля[18] - словом, на все рано созревшие умы. Все
это были известные аномалии в истории человеческого духа и предшественники
Ламбера. В то время я ужасно пристрастился к чтению. Отец мой хотел
направить меня в политехническую школу, и потому он дополнительно оплачивал
частные уроки по математике. Мой репетитор, библиотекарь коллежа, разрешил
мне пользоваться книгами и не слишком следил за тем, что именно я уносил из
библиотеки, из тихого убежища, куда во время каникул я ходил к нему брать
уроки. Я думаю, что он или не умел давать их, или был очень занят каким-то
серьезным делом, потому что он мне охотно позволял читать в урочное время, а
сам работал, не знаю над чем. Таким образом, между нами был молчаливо
заключен договор: я не жаловался на то, что ничему не учусь, а он молчал по
поводу того, что я брал книги. Увлеченный этой несвоевременной страстью, я
пренебрегал уроками, сочиняя поэмы, которые, конечно, не много обещали, если
судить по одной знаменитой среди моих товарищей слишком длинной стихотворной
строчке, которой начиналась эпопея об Инках[19]:

О Инка! властелин и злополучный и несчастный!

В насмешку над моими опытами я был прозван Поэтом, но такие насмешки не
могли меня исправить. Я продолжал рифмовать строчки, несмотря на мудрый
совет господина Марешаля, нашего директора, который пытался излечить меня от
моей пагубной застарелой болезни, рассказав в одной из проповедей о
несчастьях малиновки, которая выпала из гнезда, попытавшись летать раньше,
чем у нее выросли крылья. Я продолжал читать и стал самым бездеятельным,
самым ленивым, самым задумчивым учеником младшего отделения, и,
следовательно, меня наказывали чаще других. Это автобиографическое
отступление должно сделать понятным характер размышлений, которые меня
осаждали при появлении Ламбера. Мне было тогда двенадцать лет. Я чувствовал
неясную симпатию к ребенку, с которым у меня было некоторое сходство в
темпераментах. Я должен был, наконец, найти спутника по мечтам и
размышлениям. Не зная еще, что такое слава, я был польщен, что буду
товарищем ребенка, чье бессмертие было предсказано г-жой де Сталь. Луи
Ламбер казался мне гигантом.
Наконец, настало долго ожидаемое завтра. За минуту до завтрака мы
услышали на пустынном дворе шаги г-на Марешаля и новичка. Все головы тотчас
же повернулись в сторону двери. Отец Огу, который разделял с нами муки
любопытства, не засвистел, как обычно, чтобы прекратить шепот и призвать нас