"Оноре де Бальзак. Тайны княгини де Кадиньян" - читать интересную книгу автора

Признаем между нами, что после блистательного единоличного правления,
особенно пригодного, как мне кажется, для нашей страны, лишь система Мишеля
могла бы послужить к устранению войн в Старом Свете и переустройству
общества на основах, совершенно отличных от той системы захватов, какая
присуща феодальному миру. Поэтому республиканцы ближе всего подходили к его
идеалам. Вот почему он стал на их сторону в июле у Сен-Мерри. Мы сохранили с
ним тесную дружбу, хотя наши взгляды нас совершенно разделяли.
- Вот наивысшая похвала вашим характерам, - застенчиво произнесла г-жа
де Кадиньян.
- За последние четыре года своей жизни, - продолжал Даниель, - он мне
одному говорил о своей любви к вам, и это признание еще более скрепило узы
нашей дружбы, прочные и без того. Он один, сударыня, любил вас так, как вы
этого заслуживаете. Сколько раз мочил меня дождь, когда я вместе с ним,
состязаясь в скорости с лошадьми, уносившими вас, сопровождал вашу карету до
самого дома, лишь бы не потерять вас из виду, смотреть на вас... любоваться
вами!
- Но, сударь, - сказала княгиня, - я чувствую, что должна буду
вознаградить вас.
- Отчего здесь нет Мишеля? - с глубокой грустью ответил Даниель.
- Он, вероятно, любил бы меня недолго, - сказала княгиня, печально
наклонив голову. - Республиканцы в своих идеях еще менее признают уступки,
чем мы, абсолютисты, склонные к снисходительности. Он, несомненно, наделял
меня всеми совершенствами и был бы жестоко разочарован. Нас, женщин,
преследует клевета точно так же, как приходится сносить ее вам в
литературной жизни, но мы не можем защитить себя ни славой, ни своими
сочинениями. Нас принимают не такими, какие мы есть, а какими нас сделала
молва. Ту, никем не разгаданную женщину, которая скрыта во мне, от него
весьма скоро сумели бы заслонить лживым портретом женщины вымышленной,
которая в свете сходит за настоящую. Он счел бы меня недостойной тех
благородных чувств, какие он питал ко мне, и не способной его понять.
Тут княгиня покачала головой, встряхнув своими чудными светлыми
локонами, увитыми вереском, и в этом движении была божественная красота.
Невозможно передать, сколько здесь выразилось скорбных сомнений и скрытых
невзгод. Даниель понял все и с глубоким волнением смотрел на княгиню.
- Все же, - продолжала она, - в день, когда я его вновь увидела, спустя
много времени после июльского мятежа, я чуть было не поддалась своему
желанию взять его за руку, пожать ее перед всеми под перистилем Итальянского
театра и подарить ему свой букет. Но я подумала, что этот знак благодарности
будет истолкован неверно, как и другие благородные поступки, называемые ныне
безумствами госпожи де Мофриньез; я же никогда не смогу их объяснить, ведь
по-настоящему знают меня лишь мой сын и бог.
Эти слова, сказанные на ухо собеседника так, чтобы они не дошли до
слуха остальных гостей, с выражением, достойным самой ловкой актрисы, должны
были проникнуть до сердца; они и достигли сердца д'Артеза. Все это
предназначалось не ему, знаменитому писателю, - она стремилась оправдать
себя перед умершим. Ведь княгиню могли оклеветать, и потому она хотела
знать, не омрачило ли что-либо ее образ в глазах того, кто ее любил.
Сохранил ли он все свои иллюзии, умирая?
- Мишель, - ответил д'Артез, - был одним из тех мужчин, которые любят
безраздельно и, если выбор их плох, страдают от этого, но никогда не