"Оноре де Бальзак. Банкирский дом Нусингена" - читать интересную книгу автора

будут разбросаны ценные бумаги!" Но кому мог он довериться? Дю Тийе и не
подозревал, что невольно играет роль адъютанта в этом деле. Две первые
ликвидации показали нашему могущественному барону, что ему необходим
человек, который служил бы рычагом для воздействия на кредиторов. У
Нусингена не было племянников, он не решался довериться первому встречному,
ему требовался преданный человек, - своего рода умный Клапарон, - человек с
хорошими манерами, настоящий дипломат, достойный министерского портфеля,
достойный самого Нусингена. Такие знакомства не завяжешь в один день - даже
в один год. Барон к тому времени совсем опутал Растиньяка, который, играя в
доме банкира роль принца Годоя, пользовавшегося одинаковой любовью и короля
и королевы Испании, думал, что нашел в лице Нусингена необычайно удобного
простофилю. Сначала Растиньяк потешался над человеком, чей истинный размах
долго оставался для него тайной, но в конце концов стал искренне и серьезно
поклоняться ему, признав в нем силу, единственным обладателем которой он
почитал до тех пор только себя.
С первых же своих дебютов в Париже Растиньяк научился презирать всех и
вся. Начиная с 1820 года он, подобно Нусингену, полагал, что человеческая
честность - всего лишь видимость, и усматривал в светском обществе лишь
скопище всяческих зол и пороков. Если он и допускал исключения, то обществу
в целом выносил беспощадный приговор. Растиньяк верил не в добродетели, а
лишь в обстоятельства, при которых человек ведет себя добродетельно. Этот
вывод был делом одного мгновенья; Растиньяк пришел к нему на кладбище
Пер-Лашез в тот день, когда провожал в последний путь несчастного, но
порядочного человека - отца своей Дельфины, ставшего жертвой нашего общества
и обманутого в своих лучших чувствах, покинутого дочерьми и зятьями. Он
решил провести всех этих господ, драпируясь в тогу добродетели, честности и
изысканных манер. Сей юный дворянин заковал себя с ног до головы в броню
эгоизма. Когда молодчик обнаружил, что Нусинген одет в те же доспехи, он
проникся к нему уважением, подобно тому как средневековый рыцарь в латах с
золотыми насечками, верхом на берберийской жеребице, проникся бы на турнире
уважением к своему противнику в таких же доспехах и на таком же коне.
Правда, наслаждения в Капуе
- Господа, что за человек этот еврей, обладающий если не
университетским, то универсальным образованием, - сказал Блонде. -
Универсальность его не исключает глубины; то, что Пальма знает, он знает
досконально; в делах у него просто гениальная интуиция; это - великий
референдарий хищников, царящий на парижской бирже; они не начинают ни одного
дела, если Пальма его предварительно не обсудил. Он всегда серьезен,
слушает, изучает, обдумывает и говорит своему собеседнику, который, видя его
внимание, уже решил, что обвел Пальма вокруг пальца: "Это мне не подходит".
Но самое удивительное, по-моему, то, что он десять лет был компаньоном
Вербруста, и между ними никогда не происходило недоразумений.
- Так уживаются натуры либо очень сильные, либо очень слабые, а люди
дюжинные всегда ссорятся и расходятся врагами, - заметил Кутюр.
- Вы понимаете, конечно, - продолжал Бисиу, - что Нусинген, действуя по
всем правилам искусства, ловко швырнул под колонны биржи небольшую бомбу,
которая взорвалась около четырех часов. "Слыхали важную новость? - спросил
дю Тийе у Вербруста, увлекая его в укромный уголок. - Нусинген в Брюсселе, а
жена его подала в суд прошение о разделе имущества". - "Вы что, помогаете
ему обанкротиться?" - ухмыльнулся Вербруст. "Без глупостей, Вербруст, -