"Оноре де Бальзак. Банкирский дом Нусингена" - читать интересную книгу автора

вас это не касается, папаша Матифа, вы ведь удалились от дел". - "Вы
ошибаетесь, Жигонне, я попался на триста тысяч франков; я хотел их затратить
на испанскую ренту". - "Ну, ваши денежки спасены. Испанская рента проглотила
бы их без остатка, а я вам могу кое-что дать за ваш счет у Нусингена.
Скажем, пятьдесят за сто". - "Я предпочитаю дождаться ликвидации, - ответил
Матифа. - Еще не было случая, чтобы банкир платил меньше пятидесяти за сто.
Ах, если бы удалось отделаться потерей десяти процентов", - вздохнул бывший
москательщик. "Ну ладно, согласны помириться на пятнадцати?" - спросил
Жигонне. "Вы что-то больно торопитесь", - сказал Матифа. "Всего хорошего", -
отрезал Жигонне. "Хотите двенадцать?" - "Идет", - ответил Жигонне. К вечеру
были скуплены обязательства на два миллиона, и дю Тийе внес их в банк
Нусингена от имени импровизированной тройки компаньонов, которые назавтра же
получили свой куш.
Стареющая красавица, баронесса д'Альдригер, завтракала с двумя дочерьми
и Годфруа, когда вошедший Растиньяк с дипломатическим видом завел разговор о
финансовом кризисе. "Барон де Нусинген, - сказал он, - питая искреннюю
привязанность к семье д'Альдригер, намеревается в случае катастрофы покрыть
счет баронессы самыми надежными бумагами - акциями свинцово-серебряного
рудника; но для большей верности баронессе следовало бы поручить ему
приобрести за ее счет эти акции". - "Бедняга Нусинген, - сказала
баронесса, - что с ним, собственно, случилось?" - "Он в Бельгии. Его жена
требует раздела имущества. Он поехал искать помощи у банкиров". - "Боже мой,
как это напоминает мне моего бедного мужа! Вы, должно быть, сильно огорчены,
дорогой господин де Растиньяк, вы ведь так привязаны к их дому". - "Лишь бы
не пострадали люди посторонние, а друзья его будут вознаграждены
впоследствии; барон выпутается из беды, он человек ловкий". - "И прежде
всего честный", - добавила баронесса. Не прошло и месяца, как пассив
банкирского дома Нусингена был ликвидирован, и притом без всяких
трудностей, - исключительно посредством писем, в которых каждый из
вкладчиков просил обратить его деньги в предназначенные для него акции, и
без всяких формальностей со стороны банков, которые обменивали обязательства
Нусингена на акции, пользующиеся спросом. И в то время как дю Тийе,
Вербруст, Клапарон, Жигонне и еще некоторые дельцы, считавшие себя
ловкачами, скупали за границей векселя Нусингена, доплачивая их держателям
один процент, ибо они при этом зарабатывали, меняя их на идущие в гору
акции, слухи на парижской бирже распространялись еще усиленнее, так как
большинству уже нечего было бояться. О Нусингене болтали, обсуждали его
положение, осуждали его и даже позволяли себе клеветать на него. "Его
роскошь, его махинации! Когда человек разрешает себе такое, он неизбежно
идет ко дну!" Некоторые деловые люди были очень удивлены, получив как раз в
это время, когда весь этот хор звучал особенно громко, письма из Женевы,
Базеля, Милана, Неаполя, Генуи, Марселя и Лондона, в которых их
корреспонденты, тоже не без удивления, сообщали, что им предлагают доплатной
процент за векселя Нусингена, объявленного парижскими биржевиками банкротом.
"Тут что-то есть!" - решили хищники. Тем временем суд утвердил постановление
о разделе имущества Нусингена и его жены. Положение осложнилось еще больше,
когда газеты сообщили о возвращении барона де Нусингена, ездившего заключать
соглашение с известным бельгийским промышленником относительно эксплуатации
старых угольных шахт в районе леса Боссю, много лет уже заброшенных.
Появившись на бирже, барон даже не потрудился опровергнуть ходившие о его