"Оноре де Бальзак. Музей древностей" - читать интересную книгу автора

воспитатели, друзья и уже вкоренившиеся привычки ослабили силу скрытой
гордости, побуждающей, людей к великим деяниям, оказался во власти того
безволия, каким страдают сластолюбцы; это случилось в ту пору его жизни,
когда его воля, чтобы окрепнуть, нуждалась в суровых испытаниях и в борьбе с
превратностями судьбы, создавших такие характеры, как принц Евгений, Фридрих
II и Наполеон.
Шенель замечал в Виктюрньене ту неукротимую, бешеную жажду наслаждений,
которая естественна у людей больших дарований и рождается из потребности
возместить удовольствиями затраты напряженной умственной энергии, но тех,
кто предается одному лишь сладострастию, неудержимо влечет в пропасть. И
старика временами охватывал ужас; но затем, вспоминая о прекрасных порывах и
широком уме, делавших юношу, столь примечательным, Шенель снова
успокаивался. Он говорил себе то же, что говорил маркиз, когда до него
доходили слухи о шалостях Виктюрньена: "Молодежи нужно перебеситься".
Когда Шенель жаловался шевалье на склонность молодого графа постоянно
делать долги, тот выслушивал его с насмешливым видом, растирая между
пальцами понюшку табаку.
- Объясните мне, пожалуйста, милейший Шенель, что такое государственный
долг? - спрашивал он в ответ.- А ежели Франция имеет долги, то почему же,
черт побери, их не иметь Виктюрньену? Ныне, как и во все времена, принцы
делают долги, все аристократы делают долги. Может быть, вы хотели бы, чтобы
мальчик скаредничал? Вы знаете, как поступил наш великий Ришелье,- не
кардинал, тот был негодяй, он жаждал погубить знать,- а маршал Ришелье?
Знаете, что он сказал, когда его внук, принц де Шинон, последний из рода
Ришелье, признался ему, что, находясь в университете, не истратил своих
карманных денег?
- Нет, господин шевалье, не знаю.
- Так вот: он выбросил кошелек в окно метельщику и сказал внуку: "Тебя,
значит, не научили быть принцем?"
Шенель молча опустил голову. А вечером, засыпая, честный старик
подумал, что в нынешние времена, когда исправительная полиция существует для
всех, подобные теории ужасны. Он видел в них зародыш грядущей гибели
славного рода д'Эгриньонов.
Без этих пояснений, рисующих одну из сторон провинциальной жизни во
времена Империи и Реставрации, трудно было бы понять ту сцену, с которой и
начинается наше повествование; она произошла в конце октября 1822 года в
Музее древностей однажды вечером, после игры в карты, когда высокородные
посетители отеля, старые графини, молодые маркизы и баронессы произвели
подсчеты выигрышей и проигрышей и удалились. Старик маркиз прохаживался по
гостиной, а мадмуазель д'Эгриньон сама тушила свечи на карточных столах;
маркиз был не один, а в обществе шевалье. Эти два обломка прошлого века
говорили о Виктюрньене. Шевалье собирался открыть маркизу глаза на поведение
его сына.
- Да, маркиз,- говорил шевалье,- ваш сын только даром тратит здесь свое
время и свою молодость. Вы должны, наконец, послать его в Париж.
- Я всегда полагал, что если мой преклонный возраст помешает мне самому
явиться ко двору, где, говоря между нами, я даже не знаю, что мне делать в
наше время и среди новых людей, окружающих короля,- я по крайней мере пошлю
к королю своего сына, который засвидетельствует его величеству нашу
преданность. Король должен что-нибудь сделать для графа д'Эгриньона: дать