"Оноре де Бальзак. Музей древностей" - читать интересную книгу автора

залог наши поместья. Затем надо задать хорошую головомойку этому молодому
повесе,- ведь кончится тем, что он разорится".
Шевалье и мадмуазель д'Эгриньон нашли вполне естественной уверенность
маркиза, которая всякому другому показалась бы смешной. Больше того, они
были глубоко тронуты почти страдальческим выражением, появившимся на лице
старика. В эту минуту маркиз д'Эгриньон был во власти каких-то зловещих
предчувствий, он впервые почти постигал свою эпоху. Он опустился в глубокое
кресло у камина, позабыв о Шенеле, который должен был прийти и которого он
не хотел ни о чем просить.
В те времена внешний облик маркиза вполне удовлетворил бы людей с
поэтическим воображением: на его сильно полысевшей голове серебрились
остатки шелковистых волос, ниспадавших с затылка седыми прядями,
завивавшихся на концах. Его благородный аристократический лоб, похожий на
прекрасный лоб Людовика XV, Бомарше и маршала Ришелье, ничем не напоминал ни
массивного квадратного лба маршала Саксонского, пи сжатого, жесткого и
слишком выпуклого лба Вольтера: он имел изящную ферму и переходил в мягко
очерченные желтоватые виски. .Глаза маркиза сверкали той горячностью и
отвагой, над которыми возраст не имеет власти. У него был нос принцев Конде
и приветливый рот Бурбонов, способный, по выражению графа д'Артуа,
произносить лишь слова, полные ума и доброты. Его щеки, скорее впалые, чем
округленные, гармонировали с сухощавым, еще стройным станом и породистыми
руками. Шея была стянута галстуком, повязанным так, как бывают повязаны
галстуки у маркизов на гравюрах, украшающих сочинения прошлого века, и какие
вы можете увидеть на Сен-Пре и Ловласе, на героях мещанина Дидро или
изящного Монтескье (смотри первые издания их сочинений). Маркиз неизменно
носил парадный белый, шитый золотом жилет, на котором блестела командорская
лента ордена св. Людовика, синий сюртук с длинными загнутыми полами,
украшенными лилиями,- своеобразный костюм, принятый королем; но маркиз не
отказался ни от коротких французских панталон, ни от белых шелковых чулок,
ни от парика с буклями, и ежедневно в шесть часов вечера читал только
"Котидьен" и "Газетт де Франс", две газеты, которые конституционная пресса
обвиняла в мракобесии и тысяче чудовищных монархических и религиозных
крайностей, а маркиз считал, что они полны еретических и революционных идей;
какие бы крайние взгляды ни высказывали печатные органы, они всегда
умереннее наиболее рьяных представителей своей партии. Автора, живописующего
этот великолепный персонаж, наверное, будут обвинять в том, что он нарушил
истину, тогда как он, наоборот, смягчил наиболее резкие тона и затушевал
слишком яркие черты оригинала.
Маркиз д'Эгриньон оперся локтями о колени и обхватил руками голову. Все
время, пока он предавался горестным размышлениям, мадмуазель Арманда и
шевалье молча переглядывались. Мучила ли маркиза мысль о том, что он обязан
будущностью сына своему бывшему управляющему? Сомневался ли он в том, что
молодому графу будет оказан должный прием при дворе? Сожалел ли о том, что
не сумел подготовить появление Виктюрньена в блестящих придворных кругах,
безвыездно просидев все эти годы в провинциальной глуши, где его удерживала
бедность, мешавшая ему самому появиться при дворе? Маркиз тяжело вздохнул и
поднял голову.
Так вздыхали в те годы многие представители истинной и верной престолу
аристократии, того провинциального дворянства, которое находилось в
пренебрежении, а также многие из тех, кто со шпагой в руке противостоял в