"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

присмотр и увидеть их в один прекрасный день преемниками "сына Рогрона",
тот отправлял ребенка, стеснявшего его дома, на выучку в лавку холостяка и
старой девы. Но лишь только ученику или ученице, за содержание которых
уплачивалось по сто экю в год, удавалось вырваться из этой каторги, они
были счастливы удрать оттуда, что усугубляло ужасную славу Рогронов. А
неутомимый трактирщик отыскивал для них все новые и новые жертвы. У
Сильвии Рогрон, чуть ли не с пятнадцати лет привыкшей лицедействовать в
лавке, было два облика: то она сияла приторной улыбкой продавщицы, то
хранила кислую мину старой девы. Ее деланно любезное лицо обладало
чудесной мимикой: вся она превращалась в улыбку, ее сладенький, вкрадчивый
голос опутывал покупательницу коммерческими чарами. Но подлинным ее лицом
было то, что выглянуло сейчас между приоткрытых ставней, и оно могло
обратить в бегство самого решительного из казаков 1815 года, которым была
по вкусу, казалось, любая француженка.
Когда пришло письмо Лорренов, Рогроны были в трауре по отцу, они
получили в наследство дом, можно сказать, украденный у бабушки Пьеретты, и
землю, приобретенную бывшим трактирщиком, а сверх того кое-какие капиталы,
- старый пьянчуга за ростовщический процент давал ссуды под залог земли,
покупаемой крестьянами, рассчитывая впоследствии завладеть их участками.
Годовая опись товаров была закончена: за фирму "Домовитая хозяйка"
уплачено полностью. У Рогронов оставалось тысяч на шестьдесят товаров в
лавке, сорок тысяч франков наличными и в бумагах, а также стоимость самой
фирмы. Сидя за прилавком, в квадратной нише, на скамье, обитой зеленым
полосатым трипом, против такого же прилавка, за коим помещалась старшая
продавщица, брат и сестра обсуждали свои планы на будущее. Каждый торговец
мечтает стать рантье. Продав свое торговое дело, Рогроны могли выручить
около полутораста тысяч франков, не считая отцовского наследства. Поместив
же наличный капитал в государственную ренту, каждый из них получал бы
три-четыре тысячи франков дохода, а на перестройку родительского дома они
потратили бы деньги, вырученные за лавку, которые им должны были,
разумеется, выплатить в установленный срок. Им, стало быть, представлялась
возможность поселиться вместе в Провене, в собственном доме. Старшей
продавщицей у них в лавке служила дочь богатого фермера из Донмари, отца
девятерых детей, которых необходимо было обучить какой-нибудь профессии,
ибо из его достатков, разделенных на девять частей, на долю каждого
пришлось бы немного. Но за пять лет этот фермер потерял семерых детей;
первая продавщица стала такой завидной невестой, что Рогрон даже обнаружил
было желание на ней жениться, не увенчавшееся, однако, успехом. Продавщица
проявляла решительное отвращение к своему хозяину, и все попытки этого
рода пресеклись в корне. Мадемуазель Сильвия, впрочем, не только не
содействовала брату в его планах, но была против его брака: ей хотелось
сделать эту хитроумную девицу своей преемницей. А женитьбу Рогрона она
откладывала до их водворения в Провене.
Никому из сторонних наблюдателей не разгадать, какие тайные пружины
движут жизнью некоторых лавочников; смотришь на них и думаешь: "Чем и для
чего они живут? Откуда они берутся и куда потом деваются?" Но когда
пробуешь разобраться в этом, рискуешь запутаться в пустых мелочах. Чтобы
докопаться до искорки поэзии, тлеющей в сердцах торгашей и вносящей жизнь
в их прозябание, необходимо тщательно изучить этих людей; и тогда
обнаруживается, на какой зыбкой почве все у них построено. Парижский