"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

служившая поршнем для этой машины и заставлявшая ее работать с бешеной
энергией. Рогрон, по существу, так и остался старшим приказчиком, он не
способен был охватить все дело в целом; даже стремление к выгоде - самый
мощный рычаг, управляющий нашими поступками - не могло заставить его мозги
работать. Он бывал совершенно ошеломлен, когда сестра вдруг распоряжалась
продавать что-либо себе в убыток, предвидя, что товар этот скоро выйдет из
моды; а потом ему оставалось лишь глупо восхищаться Сильвией. Сам он не
способен был соображать ни хорошо, ни худо, ибо вообще лишен был всякой
сообразительности; но у него хватало ума слушаться во всем сестры, и это
послушание он объяснял доводами, ничего общего с торговлей не имеющими.
"Она старшая!" - говорил он. Быть может, его постоянное одиночество,
безрадостная юность и нужда, жизнь, сводившаяся к удовлетворению лишь
самых насущных потребностей, сделают понятными для физиологов и мыслителей
животную тупость лица, умственную слабость и весь бессмысленный вид этого
торговца галантерейными товарами. Сестра упорно удерживала Рогрона от
женитьбы, потому ли, что боялась утратить свое влияние в доме, или же видя
в невестке, несомненно более молодой и уже, наверное, менее уродливой, чем
она сама, новую статью расхода и опасность разорения.
Глупость бывает двух родов: молчаливая и болтливая. Молчаливая
глупость безобидна, но глупость Рогрона была болтливой. У этого лавочника
вошло в привычку распекать своих приказчиков, разъяснять им все тонкости
оптово-розничной галантерейной торговли, пересыпая свою речь плоскими
шуточками, щеголяя торгашеским балагурством. Выражение это, обозначавшее
когда-то ходячие бойкие словечки, вытеснено было более грубым словом -
зубоскальство. Рогрон, которого волей-неволей приходилось слушать его
домочадцам, преисполнился самодовольства и создал для себя в конце концов
собственные обороты речи. Болтун возомнил себя оратором. Нужно уметь
объяснить покупателю, чего он собственно хочет, угадать его желание,
внушить вкус к тому, чего он вовсе не желал, - вот откуда бойкость языка у
лавочников. Они приобретают сноровку произносить бессмысленные, но
внушительные фразы Показывая товар, они объясняют малоизвестные способы
его изготовления, и это дает им какой-то минутный перевес над покупателем;
но вне круга тысячи и одного объяснения, потребных для тысячи и одного
сорта его товаров, лавочник в сфере мысли - точно рыба, выброшенная из
воды.
У Рогрона и Сильвии, двух по ошибке окрещенных машин, и в зачатке не
было того, что составляет жизнь сердца. Вот почему оба они были до
крайности сухи и бесчувственны, зачерствели в работе, лишениях,
воспоминаниях о долгих и тяжелых годах ученичества. Сострадание к
человеческому горю было им чуждо. Они не знали жалости к людям, попавшим в
беду, и были к ним неумолимо жестоки. Все человеческие достоинства -
честь, добродетель, порядочность - сводились для них к тому, чтобы в срок
уплачивать по векселям. Сварливые, бездушные, скаредные, брат и сестра
пользовались отвратительной репутацией среди торговцев улицы Сен-Дени.
Если бы не связь с Провеном, куда они ездили трижды в год, когда могли на
два-три дня закрыть свою лавку, они бы остались без приказчиков и
продавщиц. Но папаша Рогрон посылал к ним всех несчастливцев, которых
родители хотели пустить по торговой части. Он вербовал в Провене учеников
и учениц для галантерейной торговли своих детей и хвастался их достатками.
И кто соблазнялся мыслью отдать дочь или сына в ученье под строгий