"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

и внушит ей мысль отдать Пьеретту в монастырь. Полтора года усилий,
низостей и лести оказались бы, таким образом, потраченными впустую. Вина и
Гуро охватила глухая, яростная злоба против священника и его сестры; но
они понимали, что необходимо жить с ними в ладу, дабы иметь возможность
следить за каждым их шагом. Абер и сестра его, игравшие в вист и бостон,
являлись к Рогронам каждый вечер. Такое усердие заставило и соперников их
участить посещения. Стряпчий и полковник почувствовали, что столкнулись с
противником, не уступавшим им в силе; то же почувствовали и мадемуазель
Абер с братом. И это было уже началом борьбы. Полковник давал вкусить
Сильвии неожиданную радость - сознание того, что кто-то добивается ее
руки, и в конце концов она стала видеть в Гуро достойного ее человека; а
мадемуазель Абер обволакивала бывшего галантерейщика, словно ватой, своим
вниманием, речами и взглядами. В данном случае противники не могли задать
себе мудрый вопрос высшей политики: "Не поделить ли?" Каждому нужно было
целиком завладеть добычей. Впрочем, две хитрые лисицы ив проввнской
оппозиции - оппозиции усиливающейся - допустили ошибку, возомнив себя
сильнее церковников: они решились на первый выстрел. Вина, в котором
крючковатые пальцы личного интереса расшевелили забытую было
признательность, отправился в Труа за мадемуазель Шаржбеф и ее матерью. У
этих женщин было около двух тысяч ливров ренты, и они кое-как перебивались
у себя в Труа. Мадемуазель Батильда де Шаржбеф была одним из тех
великолепных созданий, которые верят в брак по любви и лишь к двадцати
пяти годам, оставаясь в девицах, меняют свои взгляды. Винэ сумел убедить
г-жу де Шаржбеф, чтобы она присоединила свои две тысячи франков к тем трем
тысячам, которые стал зарабатывать он сам после открытия газеты; тогда они
заживут одной семьей в Провене, где Батильда, по его словам, женит на себе
некоего глупца, по фамилии Рогрон, и, при своем уме, сможет соперничать с
г-жой Тифен. Объединение стряпчего Винэ с матерью и дочерью де Шаржбеф на
почве хозяйственных интересов и политических взглядов необычайно укрепило
либеральную партию. Но оно повергло в ужас провенскую аристократию и
партию Тифенов. Г-жа де Бресте, в отчаянии от того, что две высокородные
дамы впали в такое заблуждение, пригласила их к себе. Она оплакивала
ошибку роялистов и негодовала на дворян Труа, узнав, в каком положении
были мать и дочь.
- Как! Неужели же не нашлось пожилого дворянина, чтобы жениться на
этой милой крошке, словно созданной для того, чтобы быть хозяйкой замка? -
говорила она. - Ей дали засидеться в девушках, и вот она готова броситься
на шею какому-то Рогрону.
Графиня подняла на ноги весь департамент, но не нашла ни одного
дворянина, согласного жениться на девушке, у матери которой было всего
лишь две тысячи франков ренты. Поисками этого неизвестного - правда,
слишком поздно - занялись также супрефект и партия Тифенов. Г-жа де Бресте
клеймила пагубный для Франции эгоизм, плод материализма и узаконенной
власти денег: знатность уже - ничто! красота - ничто! какие-то Рогроны,
Винэ вступают в борьбу с королей Франции!
У Батильды де Шаржбеф над ее соперницей было неоспоримое преимущество
и в красоте и в нарядах. Она была ослепительно бела; в двадцать пять лет
ее развившиеся плечи, ее прекрасные формы приобрели чудесную округлость.
Стройная шея, точеные ноги и руки, роскошные волосы восхитительного
белокурого цвета, прелесть улыбки, благородная форма хорошо посаженной