"Оноре Де Бальзак. Дело об опеке" - читать интересную книгу автора

портрет его, прибавим, что Попино был из числа тех немногих чиновников
судебного ведомства округа Сены, которым забыли пожаловать орден Почетного
легиона.
Таков был человек, которому председатель второго отделения суда, где
служил Попино, уже два года занимавшийся гражданскими делами, поручил
вести предварительное следствие по делу маркиза д'Эспара в связи с
ходатайством его жены о назначении над мужем опеки.
Улица Фуар, которую чуть свет наводняли толпы бедняков, пустела к
девяти часам утра и принимала свой обычный мрачный и жалкий вид. Бьяншон
подгонял лошадь, чтобы застать дядюшку, пока не кончился прием. Он не мог
без улыбки представить себе, как нелепо будет выглядеть следователь рядом
с г-жой д'Эспар; во всяком случае, Бьяншон решил заставить его приодеться,
чтобы он не стал общим посмешищем.
"Да есть ли еще у дядюшки новый фрак? - задал он себе вопрос, когда
его кабриолет въехал в полосу слабого света, падавшую из окон приемной. -
Пожалуй, лучше всего поговорить об этом с Лавьеном".
На шум кабриолета из-под ворот с удивлением выглянуло человек десять
бедняков; узнав доктора, они ему поклонились: Бьяншон, лечивший бесплатно
всех больных, о которых просил следователь, был не менее его популярен
среди собравшейся тут голи. Бьяншон застал дядю еще в приемной, где на
скамьях сидели просители в таких живописных рубищах, что на улице перед
ними остановился бы самый равнодушный к искусству прохожий. Живи в наши
дни истинный художник, новый Рембрандт, он создал бы великолепную картину,
вдохновившись этой простодушно выставленной напоказ безропотной нищетой.
Вот суровый старец с белой бородой, с изрытым морщинами челом апостола, -
превосходная натура для образа святого Петра. Раскрытый ворот рубашки
обнажал крепкую шею - признак железного здоровья, давшего ему силу
выдержать целую эпопею бедствий. Поодаль молодая женщина кормила грудью
раскричавшегося малыша; другой сынишка, лет пяти, прижался к ее коленям.
Эта мать в лохмотьях, прикрывающих ее сверкающее белизной тело, младенец с
прозрачным личиком, его брат - судя по повадкам, в недалеком будущем
уличный мальчишка, - вся эта семья умиляла душу, выделялась какой-то
особенной трогательностью среди длинного ряда сизых от холода лиц. А
дальше старуха, бледная и застывшая, - грозная маска озлобленной нищеты,
мстящей в день мятежа за все пережитые страдания. Тут же молодой
мастеровой, изнуренный, опустившийся, чей взор, горящий умом, говорил,
однако, о дарованиях, загубленных нуждой, которую он тщетно пытался
преодолеть; в молчаливой муке ждал он близкой уже смерти, ибо ему не
хватило ловкости, чтобы выскользнуть за решетку той чудовищной клетки, где
бились эти несчастные, пожирая друг друга. Больше всего здесь было женщин:
должно быть, мужья, уходя на работу, поручили им быть ходатаями за всю
семью, полагаясь на ум, свойственный женщине из народа, которая почти
всегда самовластно распоряжается в своей лачуге. Платки на всех
просительницах были изодранные, юбки - с обтрепанными подолами, косынки на
плечах - рваные, кофты - заношенные и дырявые, но глаза сверкали, как
горящие уголья. Страшное сборище это сперва казалось отвратительным, а
затем возбуждало ужас: стоило только заметить, что покорность судьбе у
этих людей, прошедших через все жизненные испытания, - чистая случайность,
лицемерие, питаемое благотворительностью. Две свечи, горевшие в комнате,
мерцали, как в тумане, в смрадном воздухе плохо проветренного помещения.