"Оноре Де Бальзак. Дочь Евы" - читать интересную книгу автора

мужчин, в которой выделялись красивые, тонкие, правильные профили знати,
рыжие усы и важные физиономии англичан, изящные лица французской
аристократии. На фраках, на шеях сверкали все ордена Европы, орденские
ленты пересекали грудь или ниспадали на бедро. Весь этот мир в
совокупности не только блистал красками уборов, он обладал душою, он жил,
он мыслил, он чувствовал. Затаенные страсти придавали ему выразительность;
можно было подметить, как скрещивались иные злобные взгляды, как иная
ветреная и любопытная девица выдавала свое любовник томление, как ревнивые
женщины обменивались едкими замечаниями под прикрытием вееров или говорили
друг другу преувеличенные комплименты. Нарядившееся, завитое, раздушенное
общество отдавалось безумию бала, ударявшему в голову, как винные пары.
Казалось, из всех умов, из всех сердец струились магнетические токи чувств
и мыслей, которые, сгущаясь, воздействовали на самых холодных людей,
доводя их до экзальтации. В самый оживленный момент этого пьянящего вечера
в углу раззолоченной гостиной, где играли в карты один - два банкира,
посланники, министры в отставке и случайно завернувший сюда старый
безнравственный лорд Дэдлей, г-жу де Ванденес непреодолимо увлекла беседа
с Натаном. Быть может, она уступила опьянению бала, нередко вырывающему
признания у самых сдержанных людей.
При виде этого праздника и блестящего общества, где Натан еще не
бывал, он почувствовал, как мучительно громко в нем заговорило честолюбие.
Глядя на Растиньяка, чей младший брат, двадцати семи лет, недавно был
посвящен в епископы, чей шурин Марсиаль де ла Рош-Гюгон был министром,
который сам был товарищем министра и собирался, по слухам, жениться на
единственной дочери барона Нусингена; видя среди дипломатического корпуса
безвестного писателя, когда-то переводившего статьи из иностранной прессы
для газеты, ставшей в 1830 году правительственным органом; видя
фельетонистов, вошедших в государственный совет, профессоров, ставших
пэрами Франции, - он с горечью почувствовал, что взял не правильный курс,
проповедуя низвержение этой аристократии, где блистали удачливые таланты,
увенчанные успехом ловкачи и даже подлинно выдающиеся люди. Блонде, такой
несчастный, так эксплуатируемый газетами, но так хорошо здесь принятый и
еще имевший при желании возможность ступить на стезю богатства благодаря
роману с г-жой де Монкорне, был в глазах Натана разительным примером
могущества общественных связей. В глубине души он решил, по примеру де
Марсе, Растиньяка, Блонде, Талейрана - главы этой секты, смеяться над
убеждениями, считаться только с фактами, оборачивать их себе на пользу,
видеть в каждой доктрине оружие успеха и не восставать против столь хорошо
слаженного, столь красивого, столь естественного общества. "Мое будущее, -
подумал он, - зависит от женщины, принадлежащей к этому кругу".
С этой мыслью, зародившейся в огне неистового вожделения, он ринулся
на графиню де Ванденес, как коршун на свою добычу. Кипучая энергия поэта,
обуянного бешеным честолюбием, захватила эту прелестную женщину, такую
красивую в уборе из перьев марабу, сообщавшем ей очаровательную нежность
лауренсовых портретов, в полном согласии с ее мягким душевным складом.
Леди Дэдлей, от которой ничто не ускользало, оказала им покровительство,
препоручив графа де Ванденеса г-же де Манервиль. Надеясь на силу былого
своего влияния, дама эта затянула Феликса в сети кокетливой ссоры,
признаний, приукрашенных румянцем стыда, слов сожаления, искусно
бросаемых, словно цветы к его ногам, обвинений, в которых она доказывала