"Андрей Балабуха. Маленький полустанок в ночи" - читать интересную книгу автора

своими короткими толстыми пальцами с обгрызенными ногтями, потом говорил:
"Вот здесь, во втором каскаде что-то не то. Посмотрим". И не было еще
случая, чтобы он ошибся. Бывало и похлеще. Борис подходил ко вполне исправно
работающему прибору и говорил, задумчиво глядя на него: "А ведь полетит
сейчас дешифратор, как пить дать!" И -- летел. Что это было? Сверхтонкое
чутье? Бог весть. Зойка смотрела на него большими глазами и регулярно
затаскивала его к себе на машину -- для профилактики. А пока он копался в
какой-нибудь очередной схеме, она потихоньку пришивала ему пуговицу к
пиджаку, потому что пуговицы у него хронически были прикручены проволокой.
Ужасно он был неухоженный, и в лаборатории знали, хотя сам он и не говорил
на эту тему, что у него не задалась, как говориться, семейная жизнь. Но это
сплетни, которые Баржину перебирать не хотелось, а когда однажды он
попытался заговорить об этом со своим тезкой, тот ответил коротко: "Я ни на
что не собираюсь жаловаться. Знал, на что иду. И не будем этом, шеф, ладно?"
С Ивиным тоже было немало хлопот в свое время, когда Баржин решил
перетащить его к себе. Дело в том, что Борю-бис угораздило из-за какой-то
романтической истории уйти с пятого курса института, да так и не вернуться
туда. И Баржину приходилось ходить к Старику и доказывать, что пройти мимо
такого человека -- "больше чем преступление -- это ошибка", как говорил
господин де Талейран. И Старик сам объяснялся с начальником отдела кадров( В
конце концов Борю-бис оформили младшим научным сотрудником, хотя это было
отнюдь не много для таких золотых рук. Практически же он руководил второй
.экспериментальной группой.
Наконец, Перегуд, Он пришел в лабораторию одним из последних, потому
что он -- испытатель. Первый в истории лонг-стрессмен.
Еще мальчишкой Герман увлекался парящим полетом. Это был новый, модный
в те поры вид спорта: большой трамплин, вроде лыжного, по которому скользит
по рельсам тележка-слайд, выбрасывающая в воздух человека с крыльями, чем-то
напоминающими первые планеры Лилиенталя. Крылья раскрываются в момент, когда
человек в свободном полете достигает наивысшей точки. А потом начинается
парение( Оценивается и длительность, и дальность, и изящество полета.
Герман довольно быстро стал сперва разрядником, потом -- мастером,
наконец -- чемпионом Союза. Парящий полет -- спорт молодых. И он требует
очень гармоничного развития всего онанизма в целом, а не избирательно, как
большинство других видов спорта.
Кончив школу, Герман поступил в институт физкультуры имени Лесгафта.
Окончил, был оставлен в аспирантуре и в порядке культурного обмена послан в
Индию, в Мадрасскую школу хатха-йоги. Вернувшись, начал преподавать в
институте, а попутно вел факультатив по хатха-йоге. Кроме того, он читал
популярные лекции, на одной из которых и познакомился с Баржи-ным. Точнее,
Баржин подошел к нему и предложил поговорить. Герман согласился, и Баржин
рассказал ему всю историю своей идеи, историю хомофеноменологии и их
лаборатории.
Вот сидят они за столом -- такие разные, несхожие, со своими судьбами,
характерами, взглядами.
Что же объединяет их?
Хомофеноменология.

VIII