"Наталья Баклина. Гадкий утенок, или Повесть о первой любви " - читать интересную книгу автора

потом мы. Шурочка и старалась по-быстрому - жарко было и темновато, тусклая
лампочка у входа только и давала света, чтобы шайку с мочалкой разглядеть.
Шайка - овальный оцинкованный тазик, мочалка - комок каких-то волокнистых
лент, похожих на плоские стебли. Нет, в ванной лучше, решила Шурочка и
окатила себя из шайки водой. Но пахло в бане здорово - теперь уже
распаренным березовым листом: Аленка замочила в тазу два березовых веника.
- Шура, париться будете? - Четырнадцатилетняя Аленка говорила ей "вы",
и от этого Шурочка чувствовала себя важной пожилой теткой.
- Не, Ален, не буду, у меня и так голова болит!
- А хотите, я вам спину потру?
- Потри, пожалуйста, и давай на "ты". Аленка взяла пахнущий хвоей
брусок мыла - в тусклом свете был неопределенного цвета, но Шурочка знала,
что мыло зеленое. Этим "Хвойным", да еще хозяйственным мылом только и
торговало местное сельпо. И шампунями - "Лада" и "Яичный". (Шофера, Шурочка
слышала, хохмили в магазине по этому поводу, что, мол, "Лада" - женский
шампунь, а "Яичный" - мужской. "Почему?" - не поняла тогда Зинка-продавщица.
"Так ведь для яиц же!" - гоготали мужики.) Аленка намылила мочалку-рогожку -
та быстренько запенилась - и пенным комком начала тереть Шурочкину спину.
Мочалка терла жестко, но приятно.
- Шур, а ты Женю давно знаешь?
- Нет, только вчера познакомилась. Представляешь, год учились в одном
потоке - и не помним друг друга. Только здесь встретились!
- Да, представляю, - грустно вздохнула девушка. "Влюбилась она в него,
что ли?" - подумала Шурочка и ощутила легкий укол ревности.
- Ален, давай теперь я тебе спину потру. Женька с Мишкой после них
парились часа два. И то Женька сказал: это они по-быстрому, чтобы Шурочке не
ждать долго. А так и по четыре часа парятся. Шурочка, действительно,
заждалась: и блинов успела помочь Аленке нажарить, и чаю уже упилась с медом
и черноплодным вареньем, и разговориться с девчонкой успела. Оказывается,
Аленка уже скоро должна ехать в район в училище - она на швею учится, да
мать у них приболела по-женски, неделю ей еще в районе в больнице лежать. А
она, Аленка, пока на хозяйстве: "Да ничё, справляюсь, мужики помогают!" В
кухне, где они сидели - дальше в дом Шурочка не ходила, - действительно,
было чисто. На полу - дорожки, связанные из нарезанных тряпочек. На стенах -
вышивки в рамочках под стеклом и похудевший на две трети отрывной календарь.
Шурочка подошла и оборвала листочек - все равно уже день кончается. Двадцать
девятое августа. Еще два дня - и снова осень. Какое же короткое здесь лето!
Дома, в Ташкенте теплынь стоит до конца октября, в марте уже опять можно в
туфельках гулять. Она все два зимних месяца, весь декабрь и январь, в пальто
и тонкой вязаной шапочке ходила. Да и то больше из уважения к календарю -
иногда такая теплынь стояла, что даже в январе можно было в плаще бегать. А
здесь уже в ноябре такие морозы - какое пальто, какая шапочка! Хорошо, мама
ей шубку купила искусственную и шапку связала из мохера, отворот на два
слоя. Если под мохеровую шапочку надеть тонкую вязаную, а под шубку - свитер
и трикотажные шерстяные штаны, вполне можно добежать от общаги до института.
Шурочка отчаянно мерзла всю прошлую зиму, изо всех сил ждала весны. Но
даже на Первое мая, когда дома все уже ходили в платьицах и махали на
демонстрации веточками с живыми листьями, в Томске хлопьями валил снег, от
которого у Шурочки в руках совершенно раскисли бумажные цветы и листья,
наклеенные на голые ветки. Их колонне выдали такие "икебаны", чтобы они