"Григорий Бакланов. Карпухин" - читать интересную книгу автора

Он бежал по полю в темноте, падал, вскакивал и снова бежал. Наткнувшись
на стог сена, остановился. Задыхающийся, оглянулся назад. На возвышении
дороги в ярком свете ходили люди. Шофер заплакал, один, стоя у стога сена в
темноте, и пошел обратно. Потом пошел быстрей, потом побежал.
Там-то, в поле, когда он, опомнившись, возвращался, и поймали его
случайно оказавшиеся поблизости прицепщик Федька Молоденков и пастух, старик
Чарушин. Оба были выпивши, шли, не зная куда, и, увидев бегущего человека,
кинулись к нему.
Вели его, вырывающегося, победно. Издали кричали: "Ведем! Здеся! Не
ушел!" И так держали за обе руки, что едва не выворачивали их. Особенно
Федька Молоденков, который и без того не знал, куда силу деть.
Из темноты вытолкнули его на свет фар как раз в тот момент, когда
подъехала еще машина. Какие-то люди выскакивали из нее; ослепленный в первый
момент, он плохо видел, плохо соображал. Люди столпились вокруг убитого, там
сразу голоса смолкли. Другие подошли к нему. Торопясь, он пытался объяснить,
рассказать им, как было, но они отводили от него глаза. Один подошел ближе,
вгляделся пристальна:
- Пьян, гад!
И плюнул ему в лицо. Шофер даже не мог вытереться: его все еще держали
за руки.
Потом появились сразу две машины. Они светили фарами на дорогу, на
убитого, приехавшие громко спорили сразу на много голосов, и среди этих
людей замелькали милицейские фуражки. Кто-то распорядился, его отвели и
посадили на подножку его машины. Пастух добровольно остался охранять, а
Федька Молоденков что-то рассказывал в толпе, громко крича и махая руками.
Орудовцы раскатывали по асфальту рулетку, измеряли, записывали, а шофер
сидел на подножке, не участвуя во всем этом, происходящем вокруг него. Он
покорился. В сознании его образовались провалы, он плохо слышал и не помнил,
когда кто появился. Голоса, чернота ночи и полосовавший ее свет - все это
отчетливо слилось в единое ощущение несчастья, опустившегося на него и
отделившего от всех. Иногда новые люди подходили на него смотреть и
отступали в тень.
Только незнакомый, шофер, жалея, дал папироску и, загородив от всех,
протянул прикурить.
- Жизнь наша шоферская: впереди - баранка, позади - Таганка, - сказал
тот, не умея ободрить иначе. И вот эту жалость к себе он почувствовал остро.
Ему захотелось что-то сказать этому шоферу, единственному из всех, понявшему
его, но он только курил, жадно глотая дым, и у него дрожали пальцы, рассыпая
искры, и жалкая улыбка, которой сам он не замечал, комкала его лицо. И
шофер, свой брат, дал ему еще несколько папирос, а потом, зачем-то
оглянувшись, полез в кабину его машины и выключил фары. Просто чтоб не
садились аккумуляторы.

ГЛАВА II

Во вторник районная газета вышла с портретом Мишакова в траурной рамке,
и под портретом был напечатан большой некролог. При жизни Мишакова помещали
в газете два раза. В группе известных председателей колхозов, толпившихся на
поле, точно экскурсанты, он, подретушированный до неузнаваемости, был едва
виден где-то на заднем плане. И оба раза, как и полагается агроному, он