"Григорий Яковлевич Бакланов. В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

бабка. Самый сложный грим - это она, урода превратить в красавца -
пожалуйста. Но что она с собой сотворяет, свежий человек, впервые глянув,
может остаться заикой на всю жизнь.
Пили чай, разговаривали. Вот живет же одна, ни мужа, ни детей,
впереди светит ей, в лучшем случае, Дом для престарелых актеров, жизнь
доживать. А веселая.
Хотелось спросить, кто сегодня гримировал его, да что спрашивать,
Валькина кровать вон застеленная стоит, она, двухметровая баскетболистка в
прошлом, как раз ему под стать. Клавдия Петровна раскинула было карты
погадать, судьбу предсказать, но Изабелла смешала их: все она про себя
знала, только расстраиваться зря.
В пустом небе, засвечивая вокруг себя ближние звезды, сияла полная
луна, и бескрайнее море, облитое лунным светом, вздымалось к невидимому
горизонту. Луна и сопровождала ее, а на земле, на белой известковой
дороге, короткая ее тень, не отставая от ног, шла вместе с нею.
В хозяйской половине занавешенные окна тепло светились, ее окно было
темно. Она вошла в тень дома и вздрогнула: на порожках крыльца сидел он,
сидел и смотрел на нее.
- Заморозила ты меня, Изабелла, - он поднялся во весь рост и с земли
показался ей огромным. - Хоть бы сказала, куда ключ кладешь, брать у тебя,
кроме капиталов, нечего.
Она онемела в первый момент: не от испуга, от нежданной радости:
- Вы как раз на нем сидели.
И достала из-под половика ключ.
- Выходит, охранял.
Она зажгла свет, закрыла занавески, все время чувствуя его за спиной.
- Однако замерз. У тебя выпить нечего? И я не догадался. Может, чаю
согреешь?
- А хотите компоту? Они тут больше компоты пьют, а не чай. Я у хозяев
несколько банок взяла.
Из-под стола на стол она поставила трехлитровую стеклянную банку:
- Персиковый. Еще есть грушевый.
Сладкими от персикового компота губами он крепко поцеловал ее в губы:
- Обидел? А ты не обижайся. Я не умею обижать.
Сердце у него билось мощно и ровно, постепенно успокаиваясь, и она
слушала разгоревшимся ухом, лежа у него на руке. И в темноте тихо
разговаривали. Ей хотелось расспросить его, но спрашивал он, она отвечала.
Потом говорила только она: как забежал брат прощаться. Их часть стояла под
Москвой, и служить ему оставалось полгода лишь. Хорошо хоть они обе дома
были: и мать и она. Сказал, писем от него долго не будет, перекидывают их
куда-то в тайгу. Мать первым делом накормила и, собирая его в дорогу,
говорила, вовсе потерявшаяся: "Ты уж, сынок, служи-старайся, может раньше
отпустят..." А он рассмеялся: "Это, мать, заключенных в лагерях,
уголовников раньше срока отпускают, такая у них льгота. А в армию попал -
будь добр!.."
- И так он меня поцеловал - "Ничего, ничего, сестренка!" - я сразу
беду почувствовала. Может, знал, что отправляют в Афганистан, или сердце
подсказало. Поцеловал, будто расставался навек. Он меня вообще сильно
жалел. И ни письма, ни весточки. Сколько ни добивались, никто нигде ничего
нам толком не сказал. Начальников с большими звездами, какие в плен