"Григорий Яковлевич Бакланов. Свой человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

спилить. Я позвала рабочих. Когда она падала на землю, он не смог этого
видеть, ушел в другой конец двора. "Ты слышала, как она застонала? Она
стонала, как живая..." Вы не поверите, у него слезы были на глазах, я,
женщина, и то так не переживала.
Но тут Басалаев, упираясь ногой под столом, а рукой - в лежанку, на
которой сидел у стены, завозился, поднял себя тяжко.
- Я долгую речь произносить не буду, минуток эдак в сорок пять
уложусь, если мне будет дано слово.
Слово ему дали, и Евгений Степанович, пока все шумели одобрительно,
успел перешептаться с женой:
- Шофера Басалаева надо покормить.
- Их там вон сколько! Стоят вместе, курят.
- Отозвать в сторонку. Евангелише скажи. И проверь! Ненакормленный
шофер - неуважение к хозяину. Басалаев может поинтересоваться.
- ...Были мы как-то с Антониной моей Никаноровной - вон она сидит, не
даст соврать, - были мы в театре. В ложе... А смотрели мы пьесу. И кто ж,
вы бы думали, автор? Усватов. Евгений вот наш Степанович. Занимать такую
должность и еще в свободное от работы время... Это, я вам доложу, дело
непростое, пусть товарищ писатель, присутствующий здесь, на меня не
обидится.
Писатель не обиделся, с полным пониманием кивал.
- Так что же мы свои таланты не ценим? А чтоб в гении у нас
пробиться, так это надо прежде умереть. Помер раньше времени - гений! А
возьмем хоть того же Шекспира. Ну, задал он вопрос: "Быть или не быть?"
Так мы на этот вопрос отвечаем однозначно: быть!
- Бы-ыть! - закричали гости и зааплодировали.
И со стопкой в руке Басалаев расцеловался с Евгением Степановичем.
- Живи! Живи и созидай!
И Евгений Степанович расчувствовался и прослезился, хоть знал, что
врет Басалаев, врет, а все равно как-то верилось.
Вот тут согбенно вбежал на террасу шурин, придерживая на себе
целлофановую пленку, внес очередные шашлыки, прикрывая своим телом. И
такой жар шел от его тела, что пленка вся побелела, запотела, а сверху с
нее текло. Теперь только и заметили за шумом и гамом голосов, что дождь
хлынул. А шашлыки уже никто не способен был есть, уже глаза им не
радовались.
Дождь после тягостного зноя, давившего весь день, хлынул крупный, с
градом. Белые градины били по стеклам, скакали по жестяным отливам
подоконника. При закрытых окнах стало душно. Сверкали молнии, почти
невидимые в дожде, но один раз так треснуло над самой террасой, так
осветилось, что женщины закричали.
Охлажденные дождем, стекла террасы запотели от тепла, которым изнутри
дышал дом и распаренные тела переевших людей. Где-то над кровлей, в дожде,
а может, и над дождем пролетали самолеты, гудение возникало сквозь
застольный шум и отдалялось, возникало и отдалялось. А потом, приблизясь,
зарычало во дворе, и, протерев запотелое стеклышко, Евгений Степанович
увидел: разгружается въехавший в ворота самосвал, выше, выше встает кузов,
с него сползает рассыпчатая гора черного асфальта, вся в пару от дождя, и
две фигурки в оранжевых жилетах припрыгивают, приплясывают вокруг нее с
лопатами в руках.