"Григорий Яковлевич Бакланов. Меньший среди братьев (Повесть) " - читать интересную книгу автора

слюной, проводит им по одной брови, по другой - она пудрилась.
- Мое положение представлять незачем, представим твое: эта встреча
нужна тебе или ему? Поставь перед собой вопрос: кому из вас двоих нужна
эта встреча?
И она взглядом и наклоном головы целиком одобряет себя в зеркале, как
будто сказано нечто необычайно умное. Я в своей жизни не встречал
человека, который бы так естественно чувствовал себя перед зеркалом, как
моя жена. И я терпеть не могу эти разговоры с моим отражением: она сидит,
а я просителем стою позади нее - в домашних тапочках на паркете, с бородой
и лысиной во всю голову, которую смущенно оглаживаю. Я выхожу из зеркала.
От окна мне виден синеватый ее висок с морщинами и венами, кожа тут
истончившаяся, а летний тон загара, положенный на лицо, сюда не достал.
- Нельзя ко всем и ко всему подходить с единственной этой меркой:
тебе нужно или ему?
- Но ты ведь знаешь, зачем он идет?
- Не знаю! Мы судим обо всех в меру нашей испорченности.
- Нет, ты знаешь, о чем он будет просить.
И опять одобрение самой себе в зеркале и утвердительный наклон
головы.
- А ты подумала о том, что если бы не этот человек, так твоего
мужа... Меня... У тебя, может быть, не было бы мужа!
"Поставь перед собой вопрос...", "А ты подумала о том...". От долгой
совместной жизни у нас даже строй речи одинаков.
Жена моя, подняв брови, как бы взвешивает тем временем, хорошо ли
это, что у нее есть такой муж, и окончательно выводит меня из состояния
равновесия. Я говорю ей, что это мой однополчанин - "од-но-пол-ча-нин!" -
что есть в жизни святые вещи и так далее и тому подобное. И уж совсем
глупо, когда в запальчивости я задаю ей риторический вопрос: понимает она,
может она себе представить, что это такое - срастить под огнем телефонный
провод?..
- Ты мне это говоришь или себе? - поинтересовалась жена ледяным
тоном. Так всегда: чем сильней распаляюсь я, тем спокойней она. И она
знает: взорвался я не оттого, что возмущен, а потому, что нашел момент,
когда можно и прилично возмутиться. - По-моему, у тебя были памятные
встречи. Мало? Встречайся. Меня, во всяком случае, дома не будет.
И, взглядом окончательно одобрив себя в зеркале, она встает с
превосходством человека, который, по крайней мере, не лгал - худая,
спортивная, современная, в модной кофточке поверх модных брюк, -
оглядывает себя в трех зеркалах и с той, и с этой стороны, и со спины, я
уже не попадаю в поле ее зрения.
Ровно в двенадцать звонок в дверь. Я слышу, как тихо стукнула дверь
лифта, шаги, долгая пауза и звонок - обрывистый, резкий. Чужая рука
звонит. С приготовленной улыбкой я спешу навстречу, зажигаю свет, широко
распахиваю дверь.
Старый человек, старик стоит передо мной на площадке лестницы. Если
бы я не ждал, не знал заранее, я бы спросил: "Вам кого?" И в его глазах то
же самое: я это перед ним или не я?
В одной руке он держит толстый портфель, шляпу из серой соломки,
другой вздрагивающей рукой, скомканным в ней платком вытирает потную шею.
Не успев утереться, застигнутый, он улыбается виновато и ласково: