"Григорий Бакланов. Мертвые сраму не имут (про войну)" - читать интересную книгу автора

его, в тело, вошло безбольно и мягко, словно не было в нем ни костей, ни
нервов. И Мостовой почувствовал странную невесомость, кружение и пустоту. Но
и летя в пустоте, он еще боролся, он чувствовал, что его отрывают, и не
давал оторвать себя от земли, хватался за все руками, которых у него уже не
было.
Вечность, в течение которой он еще сознавал, больно, трудно расставаясь
с жизнью, так и не поняв, что расстается с ней,- все это для постороннего
глаза слилось в короткое мгновение.
Люди, с гранатами прижавшиеся к земле, пока башня танка, поворачиваясь,
дулом выбирала кого-то из них, видели, как орудие остановилось, сверкнуло
пламенем. И сейчас же перед головой Мостового, слившейся с ружьем, в тот
самый момент, как ружье выстрелило по танку, взлетел огонь. Потом с земли,
держа руками окровавленную голову, поднялся солдат. Танк с ходу ударил его в
грудь, подмял, пронесся над лощиной. Но тут в вихре снега, несшегося с ним
вместе, все осветилось изнутри, сотряслось от взрыва, и люди упали на землю.
А когда поднялись, танк стоял без башни, и красное пламя с черной каймой
копоти развернулось и махнуло над ним, как воткнутый в него флаг.
- Куда? Назад!
Ищенко на бегу размахивал в воздухе пистолетом. Но за грохотом мотора
тракторист не слышал его, и трактор продолжал идти. Железный, обдающий
жаром, запахом горячего масла и солярки, он прошел близко, укладывая под
себя на снег дрожащие гусеницы. За ним шло орудие на высоких колесах, бежал
расчет с охапками хвороста, с какими-то жердями, подпихивали, подкладывали,
некоторые срывали с себя шинели, стелили под колеса пушки.
А в черном небе, над лощиной, над этими людьми, неслись светящиеся
пули.
- Где комбат?
Несколько голов обернулось. Из-за станины выскочил командир взвода в
шапке, в гимнастерке, с портупеей через плечо, весь новенький, как пряжки на
его амуниции. Ищенко смутно помнил его в лицо и не помнил фамилии. Один из
тех лейтенантов, которых после боя присылают пополнять убыль в дивизионе и
которых после следующего боя уже не хватает.
- Почему орудие здесь? Где командир батареи?
- Туда нельзя, товарищ капитан! Крутой подъем.- Оторвав руку от виска,
лейтенант указывал на высоту, загородившую дорогу.- Низом быстрей. Обойти...
Все было правильно: они отходили к лесу. Ищенко только показалось, что
они повернули обратно, в бой.
- Тянетесь, как мертвые! - закричал он.- Там люди погибают, а вы
тянетесь, черт бы вас взял! Где командир батареи?
- За командира батареи я, лейтенант Званцев! - докладывал командир
взвода, дыша паром, и от его гимнастерки подымался пар.- Командир батареи
послан вперед выбрать огневые позиции!
И он был счастлив и горд, когда говорил: "За командира батареи я,
лейтенант Званцев!" Оттого, что он впервые в своей жизни остался за
командира батареи, оттого, что его орудие раньше всех выйдет сейчас на
позицию, и откроет огонь по танкам, и даст всем отойти.
Сутулясь, в длиннополой шинели, с опущенным пистолетом в руке, Ищенко
стоял перед лейтенантом, шире его и выше ростом, с ненавистью глядя в его
залитое крутым румянцем, пышущее здоровьем лицо. Из-за того, что его орудие
еще здесь, а не в лесу, он, Ищенко, тоже должен быть здесь. А там, позади,