"Григорий Яковлевич Бакланов. Был месяц май (про войну)" - читать интересную книгу автора

каждый к себе. Потом Маргослин легко понес ее на плече, а Магда шла сзади с
темным даже в солнечный день лицом. Так они скрылись за сараем.
Я не видел ни разу, чтобы кому-то из хозяев мои разведчики старались
помочь; ни хозяйке, обладавшей такими пышными достоинствами, ни мальчишке.
Единственная, кого они жалели, была Магда, старуха, все потерявшая на войне
и работавшая на людей, которые не только ничего не потеряли, но, кажется,
еще и обрели.
Я доел яичницу со сковородки, налил себе второй стакан вина. Оно было
светлое, прозрачное, только что из погреба, и пустой стакан с оставшимися на
нем мокрыми следами пальцев долго еще покрывался на столе холодной
испариной. Потом я надел портупею - хозяин почтительно присутствовал при
этом, - затянул широкий офицерский ремень и, чувствуя каждый мускул, с
особенным удовольствием ощущая тяжесть пистолета на бедре, надел офицерскую
фуражку и вышел во двор. Даже провоевав такую войну, человек в двадцать два
года, в сущности, остается очень молодым, если могут быть важны все эти
мелочи, да еще в глазах немца.
После холодного вина солнце во дворе слепило, а под окном у белой стены
сверкал и лучился иссиня-черной эмалью и никелем мотоцикл. Вздрагивающего от
заведенного мотора, я вывел его со двора и едва успел поставить ноги на
педали, как он рванулся подо мной, и полевая дорога понеслась, стремительно
раздвигаясь навстречу. Я мчался по ней вверх, к голубой стене неба, и это
была правда, что кончилась война и мы в Германии. За всех, кто не дошел
сюда. Я до отказа прибавил газ и чувствовал уже только ветер на зубах и
нетающий холодок под сердцем - острый холодок жизни.
За перевалом была еще деревня, и там стоял Володя Яковенко, начальник
разведки другого нашего дивизиона. Тоже с четырьмя разведчиками. По
каменистому подъему в лесу, помогая ногами, я взобрался на перевал, и
оттуда, с оглушительным треском, стреляя назад из выхлопной трубы, мотоцикл
ворвался в улицу. Деревья, ставни домов, палисадники - сквозь пелену слез
все слилось в две остановившиеся по сторонам глаз солнечные полосы.
Впереди - развилка улиц, куча булыжника посредине. К Яковенко -
направо. И в тот момент, когда я уже поворачивал, накренясь вместе с
мотоциклом, из-за дома выскочил щенок. Прямо под колесо. Все произошло
мгновенно, руки сработали быстрей сознания. Я успел отвернуть, затормозил.
Меня вышибло из седла, ударило о землю и еще волокло по пыли, а я хватался
за нее ладонями.
От удара о землю у меня лопнули галифе на коленях, сквозь пыль на
обожженных ладонях проступала кровь. Смятый мотоцикл лежал на куче
булыжника, заднее колесо его крутилось. Я сел на камень. Ноги у меня
дрожали. Я выплюнул изо рта землю. В тупом сознании прошла одна отчетливая
мысль: "Вот так разбиться мог. После войны..." От Яковенко уже бежали сюда
разведчики. Они доставили в дом по частям: отдельно меня, отдельно фуражку,
которую кто-то из ребят разыскал на другой стороне улицы.
Пока с меня стягивали сапоги, Яковенко стоял рядом, со стаканом водки в
руке.
- Пей, - говорил он.- Кости целы? Как, ребята, целы кости?
И пальцами щупал мне голову.
- Терпишь? А здесь? Цела! Значит, можно, пей!
Когда все ушли, он сел рядом со мной на кровать. И тут только я
заметил, что у него лицо больного человека.