"Дмитрий Бакин. Стражник тьмы" - читать интересную книгу автора

но? он не успокоится, пока меня не похоронят?; Алла Сергеевна сказала -
он идет к тебе, чтобы вставить дверной глазок.
Полтора часа спустя, в промежутках между включениями электродрели,
визг которой звонко разносился по лестничным пролетам подъезда, Кожухин
сказал ей - не иначе тебе позвонила моя мать; она сказала - да; он удов-
летворенно хмыкнул и сказал - то-то я и гляжу, ты успела спровадить
Ольгу, - и сказал - не беда, я потерплю, теперь я спешить не буду, вот
только составлю завещание, закреплю за Ольгой свой банковский вклад, а
завтра отпрошусь с работы и заверю его у нотариуса, - он опустил дрель и
повел рукой в сторону - здесь недалеко, через два дома есть нотариальная
контора, чтобы вам, в случае моей смерти, удобней было добираться, а
чтобы вы с Ольгой не бежали туда наперегонки, скажу - о тебе там не бу-
дет ни слова, но это, повторяю, в случае моей смерти, что практически
исключено - слишком тяжкое бремя мне приходится с вами нести, чтобы бог
убрал из-под вас мои плечи, и вряд ли он допустит, чтобы бремя это пало,
проломив землю прямо посреди нашего города.
Она стояла в узком маленьком коридоре, прислонившись к основанию мас-
сивной вешалки, кутаясь в широкий домашний халат, наблюдала за точными
движениями его рук, молча проглатывая его слова, точно зачерствевший,
царапающий н°бо хлеб, перед стеной его неколебимого, уверенного безумия,
безумия, способного убедить мягким, неторопливым вхождением в чужое соз-
нание, способного подмять чужую волю, замутить ясность кристального зна-
ния, посеять короткую неразбериху в памяти, чтобы изъять оттуда любое
событие навсегда.
Покончив с дверным глазком, как бы не замечая, что ею овладел легкий
столбняк, Кожухин повернулся и двинулся по коридору к розетке, намерева-
ясь отключить дрель и вывернуть сверло, и его взгляд, бесцельно
скользивший по письменному столу, пишущей машинке, заваленной внуши-
тельными кипами бумаг, вдруг натолкнулся на фотографию Ольги в черной
рамке. И от бешеного, стремительного рывка, от грохота брошенной дрели,
от волны воздуха, поднятой большим, прыгнувшим к фотографии телом, от
далекого хруста рамки Ирина, не сознавая, что происходит, медленно и
ровно, как капля дождя, стекла на пол. Над ней нависло отяжелевшее лицо,
налитое бурлящей кровью, похожее на перезревший, готовый лопнуть, фан-
тастический плод, и перекошенный, наполовину парализованный неудержимой
злостью рот вколачивал в дрожащее пространство сваи слов, не замечая,
что они летят в пустоту, как болиды, слов, из которых она запомнила лишь
одно - зависть. Потом она слышала долгий шум воды, пущенной в ванной
комнате, плеск в голове, и вновь расплывчатые очертания его крупной фи-
гуры надвинулись на нее, надвинулось изменившееся лицо, потому что раз-
рывавшая его мимика была усмирена железной волей, отчего кожа на нем на-
тянулась, как на крепко сжатом костистом кулаке, и она, одновременно,
почувствовала и услышала громкий отрезвляющий шлепок, когда он с размаху
бросил ей в лоб мокрый носовой платок, как крупицу необходимого холода.
Затем, увидев, что она начинает приходить в себя, чеканя звук, сказал -
двадцать пятого мая следующего года в шесть часов утра я приду, и Ольга
должна полностью - до последней нитки - быть собрана на выезд.
Не дожидаясь, когда смолкнут на лестнице его шаги, на внезапно отк-
рывшемся втором дыхании разума Ирина бросилась к телефону, набрала номер
его матери и сбивчиво, голосом, переходящим с крика на шепот, сказала,