"Александр Бахвалов. Зона испытаний ("Нежность к ревущему зверю" #2) " - читать интересную книгу автора

"Черт, кажется, напугал..." - подумал Долотов, досадуя на себя. Он снял
пальто и шапку, положил на полку чемодан и заторопился в ресторан, чтобы
избавить пассажирку от своего присутствия до той поры, пока она не заснет.
В ресторане было жарко, оттого и окна толсто заиндевели. Пассажиры
занимали не более половины мест и настроились, видимо, на долгое сидение.
Так уж водится, в поездах только тем и занимаются, что спят, едят или
говорят, а все подолгу, сверх всякой меры.
Долотов присел за свободный стол и оглядел соседей. За столом справа
сидели две милые старушки, уступчиво делившие пополам порцию винегрета, а
впереди устроилась пожилая большелицая женщина. На руках у нее копошилась
крохотная белая болонка, и, когда кто-нибудь вставал или проходил мимо,
собачка принималась коротко, злобно взлаивать: "Вэк! Вэк! Вэк!.."
Долотов заказал белого массандровского вина, и вино оказалось очень
хорошее - с тонким, не вдруг дающимся, как бы притаившимся ароматом.
"Толстая коса на спине и бант... Светло-русые волосы..." Долотов
мысленно перебирал знакомых и случайно виденных девушек, но ни одна из них
ничем не напоминала пассажирку. "А может, просто по-старинному красиво все
это: и коса и бант, я давно не видел, и в этом все дело?"
Кто-то, ранее сидевший на его месте, отогрел пальцами круглый глазок в
ледовом панцире окна, через который можно было разглядеть плотную массу
несущегося мимо снега.
"Из-за этой погоды Лютрову, наверное, так и не пришлось слетать за
меня", - подумал Долотов.
И, вспомнив о Лютрове, о том, что благодаря ему он смог получить
отпуск, Долотов, не привыкший чувствовать себя обязанным, испытывал теперь
светлое, ничем не омраченное расположение к Лютрову. Впрочем, не только к
нему. Возвращаясь в Энск после двухдневного пребывания в Лубаносове (где он
некогда жил в приемных сыновьях у старой учительницы и куда приезжал каждый
год в день ее смерти), Долотов находился в том радостном примирении со своей
совестью, которое у людей его склада является главной душевной потребностью,
и потому все, что он думал о Лютрове, о погоде, о девушке из купе, о вине,
которое пил, - все имело отпечаток этого его душевного состояния.
Впереди справа, спиной к Долотову, устроилась женщина в пушистом
светло-оранжевом свитере, и по нетерпению, с каким она двигала плечами,
нетрудно было догадаться, что разговор с лысым соседом очень занимает ее.
Это подтверждалось еще и тем, что время от времени она коротко выговаривала
неспокойно стоявшей у стола толстой девочке, румяной и капризной, в очень
коротком платьице, грешно обнажавшем недетски полный задик в тесных
штанишках. Состояние женщины, которой девочка мешала разговаривать, на
минуту увлекло Долотова, и он не сразу заметал на себе взгляд ее соседа. И
только когда тот поднялся, пристально глядя в его сторону, Долотов узнал
Анатолия Одинцова, однополчанина времен службы на востоке. На сильно
увеличенном лысиной лице приятеля не было уверенности, что человек, которого
он видит, знаком ему.
- Прошу прощения, вы?.. - начал Одинцов, наклоняясь к столику, во
Долотов перебил его:
- Я. Садись.
Одинцов долго тряс обеими руками руку Долотова и восклицал:
- Надо же! Ночь, поезд! Скука второй день! И вдруг - ты!.. Как
воздаяние за невзгоды. Рад, Боря, диким манером рад!