"Александр Бахвалов. Зона испытаний ("Нежность к ревущему зверю" #2) " - читать интересную книгу автора

вязаной шапочки в ложбинку между выступающими под свитером лопатками,
следил, как скользят, чередуясь, ее золотистые лыжи...
Вы с ней добирались к даче, где она жила летом, - три километра от
пригородной платформы. Ей было шестнадцать лет, тебе - на год больше, ты
последнюю зиму жил в спецшколе.
Шел снег, легко и неслышно скользили лыжи, неслышно лежала холмистая
земля, неслышно темнела островерхая еловая роща.
Тебе почему-то не хотелось, чтобы перестал идти снег, чтобы окончился
путь, а она торопилась, торопилась!..
Иногда оборачивалась - только для того, чтобы посмотреть на тебя, и,
опираясь на тонкие палки, улыбалась, забавно морщась от щекочущих снежинок.
И снова убегала вперед, немного скованно передвигая ногами, как все
девушки, если они не спортсменки. Ты шел, не отставая, подстегиваемый
предчувствием чего-то необыкновенного, что ожидало тебя там, на даче, в
конце пути.
Когда оставалось совсем немного, у ее лыжи на левой ноге ослабло
крепление. Ты укоротил растянувшийся сыромятный ремень и как следует
закрепил ботинок. Щиколотки у нее были тонкими, нога покорно слабела, когда
ты прикасался к ней. Но как только крепление было налажено, спутница твоя
погрустнела. Что-то произошло с ней, ты не видел ее лица до конца пути. Зато
там, на даче, все стало по-иному. Ты отряхнул лыжи - ее старательнее, чем
свои, - и с каким-то тайным умыслом поставил их вплотную друг к другу. После
лыж легко ходилось. Вы излазили все сугробы вокруг дачи, заглядывая в окна -
ключа у вас не было, - и, прижимаясь лицом к стеклу, она с восторженным
удивлением показывала тебе старое кресло, большую синюю вазу с отломанным
верхом, ветхую кушетку, на которой спала летом, плюшевого мишку, сидевшего,
свесив ноги, на резном буфете, и все, что только попадалось ей на глаза.
Снег пошел слабее, дрогнул ветер. Прогнувшиеся ветви сосен
высвобождались от снежной тяжести и, будто вздыхая, роняли сыпучие вороха,
иногда - на ваши спины, но от этого становилось лишь веселее. Вы истоптали
весь участок, пока добрались до большого сарая. Он был не-заперт, пуст и без
окон, а на пол сквозь щели в стенах надуло горбатые лучики снега.
Тут было тихо и так укромно, что вы замолчали. Она прислонилась спиной
к стене и принялась разглядывать ботинки, в которые набился снег. И ты
опять, словно это было поручено тебе и само собой разумелось, расшнуровал ей
ботинки, снял, вытряхнул снег, снова надел, затянув веревочки плотно, но не
туго. Ступни ее ног в белых шерстяных носках были сухими и теплыми, и,
прикасаясь к твоим ладоням, она шевелила пальцами... Когда ты поднялся, она
спросила, не холодно ли тебе, и добавила, что ей жарко, хоть раздевайся. - И
сразу простудишься, - сказал ты, еще полный заботливости после хлопот с
ботинками.
Она отрицательно покачала головой, а ты вдруг заподозрил что-то в ее
побледневшем лице, в пересиливающей эту бледность чуть надменной улыбке, в
кругло раскрытых влажных глазах. Потом эта улыбка дрогнула, сменилась
выражением нежности и любопытства и отозвалась в тебе предчувствием сладким
и тревожным.
- Хочешь поцеловать меня?
Ты кивнул, завороженный ее липой, совершенно уверенный, что твое сердце
вот-вот разорвется.
- Ну?.. Что же ты?..