"Товий Баевский. Записки нового репатрианта: Письмо 10. "Шестимесячная практика"" - читать интересную книгу автора

лет кандидат мед. наук, бывший доцент одного из столичных мед.
институтов; молодая доктор из Молдавии со стажем 2 года - из
которых 1 год и 10 месяцев она просидела в отпуске по уходу за
ребенком; бывший военный врач, служивший токсикологом -
радиологом; молодая заведующая кардиологическим отделением из
Ленинграда, и два стажера, только что закончивших институты.
В эту пеструю компанию затесался еще один персонаж -
доктор Джамши - 45-летний врач из Ирана. Кстати, до сих пор я
не знаю, имя это или фамилия. По его словам, жил он там
неплохо, держал в Тегеране частную клинику и преуспевал. Во
времена шаха жизнь была чудная, когда пришли хомейнисты - стало
поскучнее, но его никто там не обижал, он лечил, по его словам,
всю столичную элиту и делал неплохие деньги. Что его дернуло
переехать в Израиль - он и сам толком не понимает, скорее
всего, сионистские иллюзии. Так или иначе, сложным путем через
Турцию он вывез всю семью, откуда уже и совершил алию - так
называется на иврите приезд еврея в Израиль - в дословном
переводе - "восхождение". На привезенные с собой деньги он
купил квартиру, поселился в ней и начал бомбардировать Минздрав
просьбами признать его врачом-специалистом, каковым он считался
в Иране. Ему предложили сначала пройти стажировку в отделении,
а уже затем будет решен вопрос о его аттестации. Так он и
появился в больнице Асаф Харофэ.
Худой, в толстых очках с еще более толстыми дужками, в
которых скрывался слуховой аппарат, с гнусавым голосом и
тягучим иранским акцентом, он производил странное впечатление,
как человек, не вполне понимающий, где он находится и что
делает.
По утрам он вместе со всеми брал больным кровь на анализ.
В его руках тонкая иголочка для взятия анализа крови
становилась орудием пыток. С первого раза в вену он не попадал
никогда, но не отступался, а продолжал колоть и колоть, пока не
достигал результата.
Правда, взятая таким травматичным образом кровь обычно
сворачивалась, и кому-то из нас потом приходилось повторять
анализ. Вскоре больные его уже знали. Если он приближался к
палате, все ходячие разбегались, а лежачие прятались под
одеяло. Закаленные медсестры бледнели, видя мучения его жертв.
После его подобной деятельности больные целыми палатами умоляли
о выписке - пережить подобное еще раз не соглашался никто. В
итоге его стали посылать с анализами лишь к полным маразматикам
или к больным в коме.
При снятии больному кардиограммы он умудрялся так
запутывать провода прибора, что несчастного пациента потом
освобождали по 15 минут.
Написанные им истории болезни не мог прочитать ни один
человек - они больше всего напоминали клинопись, впрочем, с
изящными персидскими завитушками. По моему, и сам он был не в
силах это прочесть, а докладывая историю, каждый раз придумывал
все заново. Но во время обхода заведующего наступал его