"Константин Сергеевич Бадигин. На затонувшем корабле " - читать интересную книгу автора

Он сидел перед репродуктором с карандашом в руках и старался записывать
в книгу дежурного все, что слышал.
Старший из юнцов, награжденный крестом "За военные заслуги", с
фельдфебельскими нашивками и наголо обритой головой, подкрутил ручку
регулятора, усиливая звук.
- ...В январе, в самое тяжелое время, когда русские взломали нашу
оборону, ваш сверхчрезвычайноуполномоченный Кох оставил Кенигсберг. По
существу, он убежал, - очень громко доносился из репродуктора голос Ляша.
- Прошу вас, генерал...
- Это главнокомандующий Мюллер, - шепнул фельдфебель, - бормочет, точно
спросонок.
Микрофон в комнате Ляша регистрировал самые незначительные звуки.
Молодым людям было слышно, как звякнула кофейная чашка о блюдечко, заскрипел
стул. Назойливо лезло в уши четкое тиканье настенных часов.
- Гаулейтер Кох в такой момент, я полагаю, должен был находиться в
Кенигсберге, - повторил Ляш, - а не проводить время в имении Нойтиф...
- Ах, генерал, оставьте, пожалуйста. Имперский комиссар обороны, как бы
это выразиться, волен находиться там, где он считает нужным, - поспешил
вступиться Мюллер. - Я убеждаюсь, вы несправедливы к гаулейтеру.
- Вместе с гаулейтером бежали деятели национал-социалистской партии, -
неумолимо продолжал генерал Ляш. - Остались крейслейтер Вагнер и
обер-бургомистр Хельмут Билль. В городе творилось что-то ужасное...
Пропаганда Геббельса сыграла злую шутку с народом. Я всегда утверждал: нет
болезни тяжелее глупости... Немцы не ждали врага у себя дома. Бегство на
запад было повальным, будто прорвало плотину. Обезумевшие от страха люди
бросались на тонкий лед залива... Я не могу без содрогания вспомнить об этой
ледяной трагедии. Сколько погибло народу, знает один бог.
Слышно было, как комендант тяжело вздохнул, как чиркнула спичка.
Задребезжала ложка о блюдечко.
- Пиши, Ганс, - шипел фельдфебель, стараясь как можно ближе придвинуть
свое ухо к репродуктору. - Нельзя пропустить ни одного слова. Это настоящая
измена... Проклятье! - Второпях вместе с прилипшей сигаретой он сорвал кожу
с губы.
- Гм-гм... до нас доходили слухи, но я никогда не думал, что все зашло
так далеко, - звучал в репродукторе ленивый голос Мюллера. - Мне кажется,
дорогой генерал, вы сгущаете краски.
Звонко ударили часы. Два часа ночи. Собеседники умолкли. Послышались
шаги - кто-то вошел, попросил разрешения доложить обстановку на позициях.

...Дежурный офицер подал Ляшу стопку депеш. Зашелестели бумаги.
Комендант мельком провел глазами по строчкам и отложил документы в сторону.
Их содержание так и не дошло до сознания генерала.
- Надеюсь, ничего серьезного? - спросил главнокомандующий.
Мюллер сам не надеялся на победу, но всем говорил другое. Так поступали
все, кто его окружал. Говорили одно, делали другое, думали третье. Кому
можно верить, пойди разберись; чем хуже шли дела, тем больше твердили о
победе. Приходилось немало шевелить мозгами, прикидывая, как уцелеть в этой
кутерьме.
- Так точно, господин генерал, - ответил Ляш, - в сводках все
по-прежнему. - Незаметно взглянув на фотографию красивой женщины, стоявшую