"Константин Сергеевич Бадигин. На затонувшем корабле " - читать интересную книгу автора

эта мысль только что пришла мне в голову, словно я спал много лет и теперь
проснулся. Мне тоже нравилось быть немцем.
Хемпель закрыл глаза и устало откинулся на спинку кресла.
"Ну что он терзается? - подумал Эрнст, глядя на дядю. - И почему он
решил, что я влюблен в этот жалкий янтарь?" Морщины и темные круги под
глазами стали на лице профессора особенно заметными.
- В нашей трагедии виноваты мы, все немцы. - Он провел по лбу длинными
пальцами и строго взглянул на племянника. - Мы считали себя вправе
деликатничать и закрывать глаза на некоторые, не совсем приличные с точки
зрения порядочного человека действия наших вождей, направленные якобы на
благо немецкой нации. Сначала это мало затрагивало истинных немцев и даже
несколько льстило их самолюбию... И это сыграло свою роль, помогло разрушить
границу между дозволенным и недозволенным. Но, закрыв однажды глаза на
малое, мы вынуждены были потом закрывать их на все, положительно на все -
так уступчивость переходит в низость, делается подлостью. И вот финал - мы у
разбитого корыта. Что возьмет молодежь у нас, стариков? Какой опыт
приобретет она сама? Позор. Унижение. Растленная молодежь, ненависть всех
народов. - Профессор закрыл руками лицо.
- Но, дядя, война еще не кончена! - воспользовался паузой Эрнст
Фрикке. - И даже если русские победят, они долго не смогут воспользоваться
плодами своей победы. Восстанет Пруссия. Вся Германия!.. Каждый немец
превратится в волка-оборотня! Гаулейтер Кох вчера выступал по радио, он
сказал...
- Знаю, что мог сказать Эрих Кох, этот грубиян и невежда, - прервал
Эрнста профессор, - нет никаких оснований предполагать, будто сказанное им
сбудется. Но перейдем к делу. Вот здесь, - он взял со стола плоский цинковый
ящичек, - хранится опись, где спрятано и что спрятано. Ящик хорошо запаян, -
продолжал он упавшим голосом, - его можно хранить даже в воде.
Профессор пристально посмотрел на племянника.
- Слушай внимательно, дорогой Эрнст. По указанию гаулейтера списки были
составлены в одном экземпляре - только для имперской канцелярии. Но я в
предвидении всяческих случайностей, - тут профессор тяжело вздохнул, -
составил второй экземпляр, он в этом ящике, ты вручишь его моему другу...
Эрнст, ты должен сохранить ящик... Если у тебя останется хоть капля крови,
мой мальчик, - ласково, но твердо сказал он. - Кроме того, я вложил сюда
список, у которого нет ни одной копии; там перечислены уникумы, не попавшие
в бункер гестапо... Где они спрятаны, знаю только я. Настало время, когда
все может случиться, - продолжал профессор. - В чьи руки попадут планы
захоронения музейных сокровищ, отправленные в имперскую канцелярию? Как
знать, может быть, они потеряются, исчезнут навсегда. - Вдохнув изрядный
глоток едкого дыма из черной сигары, профессор закашлялся и долго молчал. -
Прости меня, Эрнст, - спохватился он. - Я заставляю тебя ждать. Итак, кроме
списков, я вложил в этот ящичек самые свои любимые янтарные камни с
редчайшими включениями. Ты знаешь какие, - профессор улыбнулся и ласково
провел рукой по крышке металлического ящика. - Я решил доверить тебе,
дорогой Эрнст, все, для чего жил, для чего продолжаю жить.
Только теперь профессор Хемпель посмотрел на часы и заторопился.
- Тебе пора, мой мальчик. Возьми немного денег, в дороге их всегда не
хватает. - Он вынул из бумажника несколько банкнотов. - Желаю успеха,
счастливого пути. - Профессор обнял племянника, слегка прикоснувшись сухими