"Константин Бадигин. Кораблекрушение у острова Надежды (Роман-хроника времен XVI века)" - читать интересную книгу автора

- Куда тебе?
- Старший приказчик Степан Елисеевич Гурьев призывал.
Стражник, глянув на пудовые кулаки, признал кузнеца-цыренщика,
пропустил его. На строгановском дворе было пусто и тихо. Высокий худой
старик подметал березовой метлой деревянный настил перед хоромами.
Бесшумно ступая бахилами по кедровым плахам, Васька Чуга направился к
обширной пятистенной избе, стоявшей у левого крыла строгановских хором.
Степан Гурьев был дома. Он сидел за столом и пересчитывал цифирь в
большой писцовой книге. Недавно ему исполнилось сорок шесть лет. Голова
слегка поседела, и в бороде просвечивали серебряные нити. Корсар Ивана
Грозного Гурьев десять лет плавал кормщиком в Ледовитом море, был
приказчиком Строгановых в Холмогорах. Он полюбился Семену Аникеевичу, и
властный старик сделал его старшим приказчиком.
- Садись, Василий, - сказал Гурьев и показал на лавку возле себя. - С
чем пришел?
- Пятерых бревнами завалило, хоронить повезли, - басом сказал Чуга. -
Солеварный приказчик виноват. У покойников жены да дети в Устюжье.
- По гривне на сирот выдам, а мертвым - царствие небесное, -
отозвался Степан.
- Я не о том, о другом думаю. Почему такой кровосос Макар Шустов в
приказчиках? Хищная душа у него, никогда человека не пожалеет. Готов
каждого в печь пихнуть, лишь бы соли побольше за варю вышло и для себя
лишний грош в карман положить. Такому бы в море давно голову оторвали.
- То в море... Соль варить начали?
- Почитай, во всех варницах варя идет.
- Ну, слава богу. Пусть хозяин порадуется.
- Пусть он подавится своей солью! - с ненавистью сказал Васька Чуга.
- На варничном дворе задохнуться можно. А что возле цырена деется: голову
от вони кружит, из внутренностей рвет... Мы с тобой во льдах плавали:
опасно, спору нет, зато и деньги хорошие в карман клали. А здесь за
копейку люди гибнут. Обидно мне за них.
Степан Гурьев сидел молча и смотрел в окно. Он видел много бурь в
своей жизни.
- В цырене кипеж рассола происходит, и соль в нем родится, -
торопился Василий, - и у народа так: кипит, кипит в нем зло - и лопнет
наконец терпение. Народец здесь собирается, сам знаешь, вольный, указа
себе не знает.
Степан Гурьев положил руку на Васькино плечо:
- Укороти рога. Будешь такое говорить - до беды недалеко. У
Строгановых доносчиков не перечесть.
- Ведь тебе говорю, знаю - ты человек свой, друга не продашь... И сам
думаешь, как я.
- Думаю, однако не вижу, как дело поправить. Со Строгановыми спорить
не станешь, против них не пойдешь.
- Я бы пошел. Сжег бы это логово проклятое вместе с хозяевами и всех
доносчиков и живодеров, каков есть Макар Шустов, в реке утопил. А сам в
Сибирские земли на восход солнечный, там жизнь свободная. Умерла моя
Любушка, мне теперь все едино.
- Успокойся, Василий, сердцем я понимаю тебя... Но ведь Строгановы не
одни в России. Много их, всех не сожгешь, не утопишь. За них воеводы и сам