"Михаил Бадалян. Проклятие Вермеера" - читать интересную книгу автора

настораживающей.
Я стал внимательно вглядываться в заросли и, наконец, нашел то, что
искал.
Между двух буйно разросшихся кустов, в которых затерялись два чугунных
столба - все, что осталось от ворот, - к дому вела грунтовая дорога, такая
заросшая, что, казалось, последний раз ею пользовались лет сто назад.
Со смешанным чувством я съехал с шоссе и направил Бокстер к дому...
Было впечатление, будто я попал в другой мир. Только что подо мной была
асфальтированная дорога, и вдруг я очутился в... джунглях. Казалось, что
сейчас из-за дерева выбежит антилопа или выскочит леопард. К счастью, ничего
подобного не произошло, и я благополучно подъехал к дому. Заглушив
двигатель, но, не выключая фар, я вышел из машины и огляделся по сторонам.
Внешний вид строения был отталкивающим, но, в то же время, поражал
своей величественностью. На его фасаде невозможно было найти хотя бы кусочек
уцелевшей облицовки. Весь дом был покрыт трещинами, сколами, какими-то
пятнами. От самой земли кверху, обгоняя друг друга, тянулись полосы мха,
словно метастазы, охватившие больное, истерзанное временем строение. Все
правое крыло дворца было скрыто под зеленой массой дикого виноградника.
Огромный, в два этажа дом походил скорее на дворец. Широкие лестницы с
перилами в виде диковинных зверей, высеченных из гранита, слева и справа,
описывая полукруг, вели к парадному входу. Двери были столь огромны, что в
них при желании мог въехать электровоз. Между лестницами, напротив входа,
находился бассейн с фонтаном, вернее, - то, что от них осталось - несколько
фрагментов гранитного бордюра и ноги центральной фигуры на возвышенности. Из
нее, по всей видимости, и била когда-то струя воды, доходящая, должно быть,
до уровня крыши дворца. Но и от ног осталось так мало, что трудно было
определить, принадлежали ли они мужской или женской статуе. Хотя, если
судить по размерам, ступни были все же мужскими.
Однако вернемся к дому. Окна на всех этажах были чуть меньше дверей.
Как ни странно, я не заметил ни одного разбитого стекла, что никак не
вязалось с обликом дворца. Ни лучика света не пробивалось сквозь плотно
занавешенные окна. Если бы я не был уверен, что дом обитаем, могло
показаться, что в нем давно никто не живет.
Довершало всю эту архитектуру огромная, нависшая над всем домом крыша
со всевозможными оконцами, трубами и заплатами.
И только большая параболическая антенна спутникового телевидения
возвращала меня в конец XX века.
Я погасил фары Порше. Стало так темно, что ничего не было видно в двух
шагах. Я включил фонарик, который постоянно держал в машине, и быстро
взбежал по правой лестнице. Луч света высвечивал на стене пятно диаметром
тридцать-сорок сантиметров, которое я стал водить вокруг двери в надежде
найти если не кнопку электрического звонка, то хотя бы шнур с колокольчиком.
Пока я безрезультатно сажал аккумулятор фонаря, зажглась лампа, висящая над
входом, а через секунду раздался ужасающий скрежет. Одна половина
двухстворчатых дверей открылась ровно настолько, сколько требовалось, чтобы
просунуть в образовавшуюся щель голову с лохматой русой шевелюрой.
Чуть позже метром ниже головы появилась морда громадной немецкой
овчарки, которая постепенно начала надвигаться на меня, неся за собой мощное
мохнатое тело. Не могу сказать, что я боюсь собак, но данная особь ввергла
меня в ужас.