"Ингеборг Бахман. Рассказы к 70-летию со дня рождения" - читать интересную книгу автора

емости, сможет осмеять любой приговор, и уже никакого значения не будет
иметь, кем ее кто-то считает. Язык мужчин, применяемый ими к женщинам,
был уже достаточно плох и сомнителен, однако язык женщин был еще хуже,
еще недостойней - этот язык ужасал ее с тех пор, как она увидела наск-
возь свою мать, потом своих сестер, подруг, жен своих приятелей, когда
она обнаружила, что нет вообще ничего, ни единого понятия, ни единого
наблюдения, которые соответствуют этому языку, фривольным или благочес-
тивым изречениям, надерганным суждениям и взглядам или тоскливым причи-
таниям.
Шарлотта с удовольствием смотрела на женщин, они часто казались ей
трогательными или радовали глаз, но разговоров с ними она избегала, нас-
колько это было возможно. Она чувствовала себя отделенной от них, от их
языка, их мук, их душ.
А вот Мару она будет учить говорить, медленно, точно, не давая при-
вычному языку напустить туману. Она будет ее воспитывать, приучать к то-
му, что уже с давних пор, не найдя лучшего слова, называла лояльностью,
словом, чуждым во всех смыслах. Она держалась за это чуждое слово, пото-
му что не могла пока настаивать на самом чуждом. Любовь. Ибо это слово
никто не умел перевести.
Шарлотта посмотрела вниз, на Мару. Ее восхищала в этой девушке некая
невероятность, та надежда, какую она возлагала на эту личность. Теперь
только бы суметь внести эту невероятность в каждый, пусть самый ничтож-
ный, ее поступок, в новый день, во все дни.
- Вставай. Послушай-ка, - сказала Шарлотта и тряхнула Мару за плечо.
- Я хочу все о тебе знать. Хочу знать, чего ты хочешь.
Мара поднялась, лицо ее выражало изумление. Разве не должна была Шар-
лотта испытывать удовлетворение хотя бы оттого, что та сразу поняла!
Хоть бы она оказалась годна! Хоть бы поняла по-настоящему!
- Ничего, - сказала Мара. - Я ничего не хочу. В эту ловушку я не по-
падусь.
- Что значит "ничего не хочу"?
- То и значит, что значит. Надо же мне что-нибудь делать. Я талантли-
ва, говорят они. Твой муж говорит тоже. Но мне это безразлично. Они дали
мне эту стипендию. Только из меня ничего не получится. И вообще, меня
ничего не интересует. - Секунду помолчав, она спросила: - А тебя разве
что-нибудь интересует?
- О да. Многое. - Шарлотта почувствовала, что не в силах продолжать,
между ними опять возникла преграда. Она говорила запинаясь, так и не
набралась мужества, чтобы стать властной, покончить с дурацкой болтовней
и снова взять свойственный ей тон.
- Ты лжешь! - Мара вызывающе скрестила на груди руки и нагло смотрела
на Шарлотту. - Ведь твоя профессия, музыка, не может тебя интересовать.
Это одно воображение. Любить. Любить - вот в чем дело... Любить - это
все. - Она смотрела мрачно и решительно, но уже без наглости.
Шарлотта смущенно пробормотала:
- Мне это не кажется таким важным. Я о другом хотела поговорить.
- Другое не важно.
- Ты хочешь сказать, будто лучше меня знаешь, что важно, а что нет?
Мара соскользнула с кресла, уселась на полу по-турецки и мрачно мол-
чала. Потом заговорила снова, как человек, который владеет всего немно-