"Ричард Бах. Чужой на земле" - читать интересную книгу автора

встречными ветрами и теми же штормами. И пока дни проходят без войны, я
ловлю себя на том, что задаю себе вопрос: может ли летчик из-за
политической системы, в которой он живет, быть совершенно другим
человеком, чем летчики, живущие во всех других политических системах всего
остального мира?
Этот таинственный человек, этот русский летчик, о чьей жизни и мыслях
я так мало знаю, становится в моем сознании человеком, здорово похожим на
меня самого, человеком, который летает на вооруженном ракетами, бомбами и
пулеметами самолете не потому, что любит разрушение, а потому, что любит
свой самолет, и потому, что работа летать на сильном и резвом самолете ни
в каких военно-воздуш-
ных силах не может быть отделена от работы убивать, когда придется вести
войну.
Мне начинает нравиться этот мой вероятный противник, тем более что он
человек неизвестный и запретный, чью добродетель никто не
засвидетельствует и кого столь многие обвинят во зле.
Если здесь, в Европе, объявят войну, я никогда не узнаю правду о
человеке, садящемся в кабину краснозвездного самолета. Если объявят войну,
нас спустят друг на друга, как голодных волков, драться. Кто-то из моих
друзей, настоящих верных друзей, не воображаемый и не созданный из
вероятностей, погибнет от пулемета русского летчика. Где-то под его
бомбами погибнет американец. В то мгновение я буду поглощен одним из тысяч
зол войны; я потеряю множество невстреченных друзей - русских летчиков. Я
буду радоваться их смерти, буду гордиться уничтожением моими ракетами и
пулеметами их красивых самолетов. Если я поддамся ненависти, я сам
неизбежно стану в меньшей степени человеком. В своей гордости я буду
меньше достоин гордиться. Я буду убивать врага и, убивая, буду навлекать
смерть на себя. И мне грустно.


Но сегодня война не объявлена. В дни спокойствия даже кажется, что
наши народы могут научиться уживаться друг с другом, и в эту
ночь восточный летчик из моего воображения, более реальный, чем призрак, в
который он должен превратиться во время войны, ведет свой одинокий самолет
в свою область неустойчивой погоды.


Мои перчатки снова за работой, они выводят самолет на горизонтальный
полет на высоте в 33 000 футов. Рычаг газа под левой перчаткой идет назад,
пока тахометр не покажет 94 процента оборотов. Большой палец правой
перчатки быстро сдвигает ручку настройки на рычаге управления на две
позиции. Взгляд перебегает с прибора на прибор; все в порядке. Подача
топлива 2500 фунтов в час. Стрелка показывает 0,8 указателя числа М, а это
означает, что моя истинная воздушная скорость устанавливается на 465
узлах. Тонкая светящаяся стрелка радиокомпаса над шкалой со множеством
цифр резко разворачивается, когда абвильский радиомаяк проходит под моим
самолетом, внизу, за черной тучей. Глаза быстро проверяют частоту
передатчика, голос готов доложить о местонахождении службе регулирования
воздушного движения, большой палец левой руки на кнопке микрофона, на
часах 22.00, а зрители, смотрящие сквозь мои глаза, видят первую слабую