"Алексей Бабий. Гуд бай - и в небо" - читать интересную книгу автора

пещерах, дрожал при одной мысли о комфортабельных лайнерах. Поэтому-то он и
не бывал в командировках. Колупаев уговорил его лететь в Питер, сказав, что
ему было видение, и умрет он не в авиакатастрофе. А раз так, со мной лети
спокойно, говорил Колупаев, насильно беря Трефилову билет и под руку заводя
в самолет.
И вот теперь Трефилов летел один, а насчет него в колупаевском видении
ничего сказано не было. Поэтому-то Трефилов и постарался
разрегистрироваться, что ему и удалось: с боем и материальными потерями.
Разрегистрировавшись, Трефилов взглянул на свой портфель, взвыл: "Е-мое! А
мясо-то!", и побежал закапывать опять.
На этот раз они решили от стойки не отходить. Всю ночь они стояли, как
два утеса, и Колупаев доводил Трефилова своей любимой песней:

Считайте меня полным идиотом,
Но я б и ТАМ летал Аэрофлотом:
У них - гуд бай - и в небо, хошь не хошь!
А тут - сиди и грейся,
Опять задержка рейса,
Хоть день, а все же лишний проживешь!

Объявлялась регистрация на новые и новые рейсы, набегала волна
пассажиров, крыла друзей матом, пыталась сдвинуть их, но все было напрасно.
Тем более, что в качестве волнолома Колупаев выставил тумбочку от швейной
машины. И так они стояли сутки, как йоги, отказавшись от отправления всех
естественных потребностей, но чуть было не остались в Пулково опять, потому
что швейную машину не хотели принимать в багаж: она весила на полкило больше
тридцати килограммов и не вписывалась в положенные габариты. Бледный
Колупаев бегал с линейкой и совал кому-то трешки и пятерки, но все было
напрасно, пока Трефилов не оторвал какую-то доску от упаковки, и не бросил
ее прочь, после чего машина волшебным образом вписалась в норму по весу и по
габаритам. Они успели-таки в самолет, и мгновенно уснули, едва коснувшись
сидений.
Проснулся Колупаев на высоте десять тысяч метров от трефиловского
вопля: "Е-мое! А мясо-то!". Портфель остался в пулковском снегу...
А между тем часы пробили полночь, и наступил новый 1985 год. За
иллюминатором было темно, и никто не знал, что заря капитализма уже вставала
над Россией.
1988-93