"Виталий Бабенко. Земля" - читать интересную книгу автора

дам, в самое брюхо ей воткну волосок, - подохни, погань!
В тот самый темный угол крадемся - любопытство одолевает. В середине-то
пыльно, пусто - ничего интересного. И свет какой-то плоский, ровный,
бледненький, хоть линуй его в клетку и играй в крестики-нолики. А угол-то,
однако, - темный! Что там такое, интересно? Может, нечисть потаенная - тогда
деру! А может, кто какую Штуковину обронил, железяку какую-нибудь полезную
или палочку обструганную, - тогда пометим чем-нибудь: мол, наша, придет
время - используем. Это когда большие вырастем. И лучик света туда хитро
падает, в этот темный угол. Хилый такой лучик, еле заметный. А вдруг он нашу
Штуковину освещает? Тогда передвинем его, а то и вовсе уберем: перережем
пополам, сложим аккуратненько - ив карман. Во-первых, вещь нужная - белье
повесить или там щели законопатить, чтоб не дуло, во-вторых, Штуковину нашу
никто не заметит.
Прислушиваемся: нет ли тараканьего топота? Вроде тихо. Вдруг передо
мной канат какой-то, прямо из пола растет, под малым углом вверх уходит. И
перед благоверной тоже канат. И справа их штук десять можно насчитать, слева
столько же. Все вверх и вдаль тянутся, как растяжки, наподобие цирковых. Я
подозвал благоверную: что за ерунда? Не знаю, говорит, впервые такое вижу,
может, полезем, говорит, по ним, разузнаем, что такое, а то попремся под
ними, а сверху на голову что-нибудь эдакое - у-у-ух! - поминай как звали. А
не сверзимся мы оттуда сами? - отвечаю ей, - у-у-ух! - на нашу Штуковину, не
поломаем ее и кости в придачу? Уж постараемся не сверзиться, говорит, от нас
ведь зависит, заодно сверху Штуковину получше разглядим.
И пошли мы с благоверной по канату. А он ничего - толстый, упругий
такой, слегка раскачивается, но держит великолепно. Он почему-то клейкий
оказался: не то что упасть - ногу отодрать тяжкая работа. Десять шагов
сделали - свету невзвидели: не поворотиться ли? Обернулись - батюшки! -
внизу уже таракан бегает, зубы скалит, клыками клацает, свирепый такой, а
ростом что твой упитанный кабан. Усами нас пытается достать, аж повизгивает
от злобы. Теперь - только вперед. Сделали еще по шагу, и тут: ж-ж-ж-ж...
Новая напасть: комар объявился. Долго в этих краях кровососов не было,
заждались совсем, чтоб они пропали, малярия их задави! А этот хобот свой
выставил, нацелился - и пикирует на мою благоверную, воет при этом для
устрашения. Благоверная - "ах! мне дурно!" - в обморок брякнулась. Я,
однако, не растерялся, подпрыгнул ближе, изловчился - выпад! туше! вероника!
еще выпад! - есть! В самый нервный узел угодил своим конским волоском. Комар
словно окаменел, даже матернуться не успел - хлопнулся вниз на пол: крылья
обломаны, хобот погнулся, - словом, неважное зрелище. Я обернулся - Господи!
где же благоверная? Нагнулся - елки зеленые, вот же она висит: ноги-то
приклеены, а обморок натуральный был. Висит она вниз головой, юбка к голове
откинулась, - я ржу, как лошадь, она меня ругает на чем свет стоит,
багровая - вылитая свекла. Впрочем, это не от ругани, а от ее положения она
свекольной стала. Но умудряется орать: такой-сякой, я погибаю, он гогочет,
идиот, тупица, дубина...
В общем, поднял я ее, одернул юбку, отряхнул, успокоил - мы дальше
двинулись.
Путь вверх и путь вниз - один и тот же путь.
Гераклит
Все. Точка. Фант повернулся к Иоланте и понял, что она давно не спит -
наблюдает за ним.