"Виталий Бабенко. Музей человека (Сб. "Музей человека")" - читать интересную книгу автора

зацепили. Дурно. А ведь этот гвоздь самолично товарищ Игорь вбивали, не зря
трудились, надо полагать. Зачем же интерьер портить? Раз заглянули к нам,
так ведите себя соответственно. Кепку вот сюда повесьте, сапоги там
поставьте - пфуй, кель одёр! - тапочки наденьте. Вот теперь вы наш гость.
Здравия желаю!
В дверь квартиры постучали снаружи. "Отставить!" - заорала престарелая
караулыцица что было мочи. И тут же, снизив голос, пояснила Игоряше:
- Вы у нас впервые, потому не знаете. А правило такое: зараз по одному
посетителю. Для спокойствия, удобства и деликатности.
Игоряша и слова сказать не успел, не возразил - "да это же я, Игоряша,
хозяин сего дома, и музей этот мой!" - как караульная старушка цепко
схватила его за рукав и увлекла в комнату.
Какое счастье! Ничего не изменилось в квартире. Бережно отнеслись
устроители музея к наследию владельца, пальцем не тронули обстановку, лишь
ярлыки повесили, инвентарные номера прибили, да кое-что - особо ценное -
под стеклянные колпаки упрятали.
Вот машинка стоит - для комканья бумаги. Занятный приборчик, в детстве
еще Игоряшей задуманный и три года назад воплощенный в реальность. Долгими
скучными вечерами любил Игоряша - отослав жену из дома на поиски
этилированного бензина в заброшенных бензоколонках,- следить, как работает
машинка. Как, орудуя железными кулачками, мнет и комкает она бумагу, давит
ее хитроумным пуансоном и снова мнет: газеты ли, журналы ли, книги ли в
тонкой обложке периода реконструкции - все равно. И вот хитрость какая:
подсунь ей бумагу потолще, эпохи реставрации, или картон там - затрясется,
заворчит, закашляет... Тут ее спасать надо - совать что потоньше да
постарее. Машина прижмет журнальчик стальным, забранным гладким тефлоном,
коленцем и опять тузит, дубасит, колотит кулачками. Глядишь, бумага в труху
и превращается. А потом эту труху машина кварцевыми зубами пожирает. Жаль
вот - старинный пергамент не под силу ей. Не может сладить - и все тут.
Игоряша и прижимные винты подкручивал, и резьбу на заводном ключе менял, и
главную пружину поставил новую, титановую - все напрасно. Так и осталась
машинка только лишь для бумаги. И то хорошо! Теперь приборчик - под
колпаком, выносная кнопка "пуск" - на отдельном, красного дерева, пульте. А
рядом стопки газет, пачки журналов, полки с книгами. Любому посетителю -
просто рай: заложил печатную продукцию в пластмассовый бункер, включил
машинку - и смотри, любуйся. Мечта!
Вот письменный стол Игоряши. В красном углу стоит, весь обит плющеным
алюминием. Ах, как приятно было Игоряше засыпать над хорошей книгой,
положив гулкую головушку на столешницу. Но сейчас к столу не подойдешь -
огорожен бархатным витым шнуром, подвешенным на бронзовых столбиках.
Обидно! Живо вспомнились Игоряше мучительные часы, когда он соображал, чем
бы украсить ореховый стол, какой бы дизайн подобрать, чтобы мебель была и
не хуже, чем у других, и гораздо лучше! И придумал. Три ночи подряд плющил
молотком пустые аэрозольные баллончики из-под "Дихлофоса" - целая куча
"пшикалок" скопилась под раковиной. Вращал при этом красными помутневшими
глазами, зубасто огрызался на бранные крики и неприличные стуки верхних и
нижних соседей... А потом в одночасье и прибил все "блины" к тумбам стола
дюймовыми гвоздями. Тесно прибил, один к одному, так что и дверцы перестали
открываться. Лишь столешницу Игоряша оставил нетронутой - чтобы не порвать
щеки во время сна. Зато вышло загляденье - лучше, чем в кино. Друзья по