"Вольдемар Бааль. Эксперимент" - читать интересную книгу автора - Ты ведь хочешь спасти человечество, Фил?
- Да, хочу. И не ищи в моем желании тщеславия или гордыни. Это даже не желание, это - как призыв или приказ. - Но какова же твоя программа? - И ты еще будешь утверждать, что слушал меня, старина? - Но то, что ты рассказал, не программа, ибо я слушал тебя внимательно. Это скорее похоже на школьное сочинение на тему "О чем я мечтаю". Я не осуждаю тебя, Фил. То, что с тобой сейчас происходит - наглядная иллюстрация к твоим "хочу" и "могу". - А если я все-таки смогу? А я смогу! Я чувствую, что смогу, Зенон! - Фил! Ты подошел к Опере со своими человеческими мерками. Поэтому ты не можешь обосновать, разделить, что там разумно, а что не разумно. - За этим я и лечу туда. Чтобы обосновать, узнать. - А как ты узнаешь? Допустим, ты откроешь эти тысячи дверей. И что ты там увидишь? Ведь мы - младенцы перед ними. Представь, на какой-то юной планете к тебе подошли бы существа из пещер, и ты бы стал им объяснять, как устроен твой "Матлот". Что бы они поняли? - Ты не хочешь, чтобы я летел к ней? Ты считаешь, это свинство по отношению к Коре? - Я считаю, что ничего стоящего ты оттуда не вывезешь. И разумнее было бы развернуться. И ловить на озере рыбу. - Я буду на Опере! - резко оборвал его Филипп. - Буду! И увижу ее. И посмотрю, как это все делается! - Успокойся, Фил. Я всего лишь сказал, что думаю, - миролюбиво проговорил Зенон. - А кстати, скажи пожалуйста, почему она оставила себя белых женщин, или хотя бы смуглых. Почему она не побоялась оттолкнуть тебя своей голубизной? - Не знаю, - хмуро ответил Филипп. - Не задумывался. Может быть, чтобы заинтриговать? - Это красиво? - Красиво. - Филиппу было стыдно за резкость, за срыв. - Прости, старина. Нервы, нетерпение. Я ведь обещал ей вернуться, она ждет. - Да, голубой экран... - Зенон покивал и вдруг с совсем не няньковской интонацией в голосе, с расстановкой проговорил: - Послушай-ка, что я скажу, Фил. Выслушай и запомни. Людям никогда не подняться до уровня оперян. Никогда. Филипп растерялся, смутился. - А кому подняться? - Нам. Роботам. - Ты шутишь, старина! - Это истина. От няньки повеяло чем-то чужим, холодным, даже зловещим. Филипп словно впервые увидел своего универсуса - его высокую, тощую фигуру, искривленную шею, потемневшее лицо, аскетически проваленные щеки; увидел и как будто только что осознал, что перед ним не человек, а машина, хоть и Подконтрольная, но все-таки таинственная в своем самостроительском рвении, а потому и опасная. Последние слова робота, - а еще убедительнее слов его тон и вид, и явились сейчас для Филиппа тем самым аргументом, который внес путаницу в его планы и требовал коренного пересмотра всего предприятия. Но |
|
|