"Вольдемар Бааль. Источник забвения" - читать интересную книгу автора

- Да, - сказал Визин. - Очень обязан. Я обдумаю. Признаться, как снег
на голову. Не успел подготовиться. Не думал, что вы - так скоро.
- Бабушка хорошая, спокойная, - любовно проговорила Тоня. - Вы ее и не
услышите.
- Отлично...
Голос ее, движения рук, мимика - все сегодня было иным; она была
раскованнее, свободнее, и все ее маленькие отнекивания, стеснительности,
нерешительности, когда, например, он усаживал ее и наливал кофе, были не
то чтобы наигранными, ломанием каким-то, а скорее, данью этикету - так, по
крайней мере, виделось Визину. И он подумал не без самодовольства, что
вряд ли бы она так старалась, вряд ли так запросто пришла бы, если бы он
был ей неприятен.
- В общем, когда решите - скажете.
- Да! - Он бодро поднял рюмку. - Надо восстанавливаться. Чтобы быстрей
решать. Мы ведь вчера с вашим Николаем Юрьевичем... Ну, вы видели нас,
сердечных.
- Вчера вы все время смешили. - Она засмеялась негромко.
- Это со мной бывает! - скривившись сказал он. - Давайте!
- Я не привыкла.
- И не надо. Просто - за компанию. Ну как одному, а? Алкоголизм
какой-то получается. Может, вам страшно? Опасно? - Он встал, подошел к
двери и повернул ключ. - Все. Товарищ ученый занят. Товарищ ученый спит, у
него сонная болезнь.
Она посмотрела на него - сначала вскользь, потом несколько дольше
задержала взгляд, и в нем были недоверие и вера, и любопытство, и искус
одновременно. Потом рука ее с опаской потянулась к рюмке.
- За бабушку! - провозгласил он.
Она пила маленькими глоточками, морщилась и фыркала, и это уже, как
отметил Визин, не было данью этикету.
Потом они опять говорили, и он опять смешил, и она смеялась, поглядывая
на дверь, и он опять уговаривал ее выпить, а потом уговаривал перейти на
"ты"... Потом они оказались в постели, и Визин был пылок и раскован, а она
была податлива, и ему казалось, что он никогда еще не был так счастлив.
Красные шторы обозначали зной и отторженность. Предательница дверь тоже
обозначала отторженность, но она все же оставалась предательницей: за ней
то и дело возникали и пропадали шаги; а за шторами была тишина, там было
пространство.
Тоня спала, сунув под щеку сложенные ладони; из раскрытого алого рта
выползала слюнка и стекала на подушку. Визин улыбнулся; он почувствовал к
ней что-то вроде нежности. Затем он почувствовал горделивое
удовлетворение.
"Черт возьми! И ты смог решиться? Смог и посмел?"
"А в чем дело? Девке двадцать шесть лет. Слава богу..."
"Но - муж! И, может, дети..."
"Я тоже муж. И у меня есть, - официально, по крайней мере, - жена. И у
нас - дитя... Она сама пришла. Она решилась. И я решился. Я разве евнух, а
она кикимора какая-нибудь?"
"А представь, что Тамара твоя, поехавшая в горы на поклонение Рериху...
И рядом этот, "подающий несметные надежды", который, видимо, тоже не
евнух..."