"Трецца Адзопарди. Укрытие " - читать интересную книгу автора

непонятными словами - Янки Пиггот, фотофиниш. Я не вижу в них смысла,
по-моему, отец вообще не силен в английском.
Господи Иисусе, цедит он сквозь зубы.
Скачки заканчиваются, он сидит с пунцовым лицом, уткнувшись носом
в экран, и смотрит на точки и линии так, словно ждет, что с экрана в
комнату вдруг скакнет Барнес-Бой. Отец выуживает изо рта ошметки
розовой бумаги, рвет в клочки квиток, швыряет на ковер. А потом
набрасывается на "Спортивную жизнь", изничтожает ее. Я понимаю, что в
такие моменты он запросто может изорвать в клочья и меня, поэтому
тихонько заползаю под кушетку и сижу там, пока он не надевает куртку и
не уходит, хлопнув дверью.
Отец так заводится не только из-за скачек. Он готов делать ставки
на все, что движется. Игра в бинго и на автоматах, пари относительно
снега на Рождество его не волнуют, но лошади, собаки, очко и покер -
страсть всей жизни. Отец обожает ловить удачу. Вот она, рулетка,
завертелась! Красное - черное, красное - черное. Была бы возможность
делать ставки и после старта, он бы все равно менял свое решение у
каждого препятствия. Мама говорит, отец всегда был таким. Да и она
сама, в белом платье с кружевами, поставила на него в церкви Святого
Марка в ноябре 1948 года.

~ ~ ~

Вот что происходит перед самым моим рождением, в тысяча девятьсот
шестидесятом. У моих родителей, Фрэнка и Мэри, пять очаровательных
дочерей и половина кафе у Кардиффского порта. Второй половиной владеет
старинный папин друг Сальваторе Капаноне. Красная дверь почти не
закрывается - то и дело приходят сошедшие на берег моряки, чтобы
перекусить и найти девушку. Наша семья живет в двух комнатах над кафе.
Одна, длинная, разделена на спальню и столовую кисейной занавеской с
картинками из жизни французских аристократов. Другая, совсем крохотная
комнатушка без окон, называется Ямой, потому что в нее нужно спускаться
по ступенькам. В Яме обитают мои сестры. Отцу пришлось загородить
дверной проем калиточкой, чтобы двухлетняя Люка не лазила по ступеням,
а то она вечно с них падает. И теперь, стоит маме отвернуться, Люка
закидывает пухлую ножку на калиточку и падает уже оттуда.
Есть и третья комната, пролетом выше. Там только квадратный стол,
покрытый вытертым зеленым сукном, и четыре пластиковых стула, один на
другом. Окошко в самом углу всегда плотно зашторено. Мама туда не
поднимается - это не ее владения.
Кухни нет. Каждое утро мама тащится вниз, в кафе, за завтраком для
моих сестер. Усевшись в ряд на кушетке, они едят и смотрят по
телевизору, притулившемуся в углу, викторину "Тест Кард", а мама
перебирает выстиранное белье, делает вид, что наводит порядок. Старый
матросский сундук отца - единственное место, где можно что-то хранить,
и он битком забит детскими одежками. Скоро их предстоит носить мне.
Маме это известно, но она не торопится приводить их в порядок, потому
что отец пока что ничего не знает. К тому же она убеждена, что на сей
раз это уж точно мальчик, и множество платков, шапочек и вязаных
пальтишек будут ни к чему, поскольку в большинстве своем они розовые.