"Анатолий Азольский. Посторонний" - читать интересную книгу автора

ванной не мог я не заметить детской зубной щетки, мыльницы и полотенца, в
прихожей с крючка вешалки свисала галошница, а точнее, мешочек, в каком
школяры носят сменную обувь; Анюта таскала в нем свои тапочки, и наблюдения
привели меня к печальному итогу: бывшая жена и дочь (дочери никогда не
бывают бывшими!) вели кочевой образ жизни, и бродяжки эти временами надолго
задерживались в квартирах тех настоящих мужчин, по которым тосковала женская
душа, и дочь была прислугой, домработницей, взрослые же либо ранним утром
покидали дом, либо дрыхли до полудня, и зачем красивой двадцатипятилетней
бабе придаток в виде девочки - гадай и гадай; надо бы пролистать все
английские романы, чтоб обнаружить в петрозаводской девчонке тягу к
британским изыскам, но несомненно: дочь придавала бывшей супруге некую
респектабельность, служа заодно и средством психологического нажима.
С бодряческим возгласом "Здравствуй, дочура!" появился я на кухне,
получив в ответ вежливое "Ваш завтрак готов...", мне же послышалось
несколько иное: "Ваш завтрак, сэр!.." Чашка кофе подвигла меня к поездке в
цирк или на любое детско-развлекательное действо, я начал сочинять
культурную программу, выполнение которой решил предварить походом в "Детский
мир": кое-какие игрушки дома необходимы. Денег нет, но деньги будут, возьму
у соседки в долг, она даст, она ненавидела мать Анюты за бесчувствие, за
безутешный плач дочери. И пока Анюта шумела пылесосом, уничтожая следы
холостяцкого быта, я просмотрел и прощупал рюкзачок, стыдливо упрятанный
Маргит в обувной шкафчик; в нем - весь походный скарб дочери, боевое
снаряжение странницы, ведомой туманными страстями матери: комплект нижнего
бельишка, два платьица, запасные рейтузики с дырочками, колготки и
прохудившиеся носочки. Но не беда, есть "Детский мир" и да будут деньги!
Деньги добылись, дала их соседка, едва не пролив слезу, в магазинах
ждут нас обновки, но я не двигался с места, я размышлял, я принимал суровое
мужское, более того - отцовское решение, ибо с того момента, когда Анюта
гвозданула по столу крохотным кулачком своим, мною все более овладевало
умиление, меня переполняла гордость за ребенка (моего ребенка!), который
отстоял себя в той жизни, куда ввергла его безумная Маргит. И дочери я хотел
отныне помогать, каким-то образом включиться в ее воспитание, видеть ее если
не ежедневно, то хотя бы - решением суда - регулярно. Или так: я выслежу, по
каким маршрутам двигаются путники, мать и дочь, я докажу суду
безнравственность Маргит и лишу ее родительских прав, а если этого не
добьюсь, то уговорю бывшую супругу смирить гордыню, пойти на мировую или
предложу вновь выйти за меня замуж. Хватит ей таскаться по чужим домам и
приучать дочь к ночевкам черт знает где! Сегодня-завтра вернется она к
дочери, сюда, протянет палец к дверному звонку - тут-то я выдвину свои
доводы, тут-то я пообещаю ей полную свободу в обмен на дочь, которая
останется здесь.
Да, истинно сладкие мечтания, напоминающие грезы после армянского
коньяка и несовместимые с грубой действительностью, со вздорным характером
Маргит, этой летучей англичанки, которая, позволь ей забрать Анюту, исчезнет
на долгие годы, и уж не лучшим ли выходом будет исчезновение ее самой -
одной, без Анюты? Под трамвай попасть может, оказаться, как Анна Каренина,
на рельсах, упасть с крыши многоэтажного дома или получить пулю прямо в
сердце - чему, конечно, не бывать, что вообще невозможно, однако и такую
ничтожную вероятность учитывал я в мимолетных видениях, которых стыдился, но
которые мелькали. Нет, нет и нет, пусть Маргит пребудет живой и невредимой