"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

Именно этот взгляд побудил Олега Манцева дать клятву самому себе:
батарея станет лучшей! И пусть на корабле есть офицеры, прославленные
газетами и уважаемые матросами. Пусть! Лучшим подразделением линкора будет
не дальномерная команда, не котельная группа, не 4-я башня, а 5-я батарея!
Она и только она!
Два праздника прошли (23 февраля и 1 Мая), а капитан-лейтенанту
Болдыреву Всеволоду Всеволодовичу очередное воинское звание - капитан 3
ранга - так и не было присвоено.
Могла произойти обычная канцелярская путаница. Могли затеряться
документы на присвоение. Штаб флота мог попридержать их. чтоб к выгоде своей
улучшить или ухудшить какие-нибудь цифры в отчетах.
Но могло случиться и худшее. Капитан 3 ранга - это уже старший
офицерский состав. В Москве изучают его прошлое, в котором он, нынешний,
выражается. И в прошлое не запрещено вклеивать страницы - как
свеженаписанные, так и вроде бы затерявшиеся.
Он вспомнил свою жизнь, анкетную и неанкетную, корабельную и
некорабельную, год за годом. Отец, командированный в Среднюю Азию на
строительство канала, умер от укуса фаланги, во вредителях не значился, в
передовиках не числился. Неуемный темперамент матери бросал ее от одного
краскома к другому, пока бабка не забрала внука, отторгнув его от запахов
конюшни, от папиросного смрада в комнатах женсовета.
Стоп. Старуха - то ли бестужевка, то ли смолянка -знала французский
язык, до последних дней своих боготворила тщедушного старичка, похожего на
оперного мсье Трике. Умерла старуха, сгинул и мсье, остался французский
язык. Старуха - это от детских впечатлений, взрослым уже, курсантом,
Всеволод бабку вспоминал иной - красивой, язвительной женщиной, умеющей
жить хорошо, с хохотом. А всего-то - прачка (так уж сложилась судьба),
и особое, ей одной понятное наслаждение доставляла карикатура из
дореволюционного "Сатирикона", кажется. Бабка надрывалась от смеха,
рассматривая двух прачек над корытами с мыльной пеной, пояснение внизу: "Вот
стану графиней, буду стирать только на себя!" От злобы на туркменский канал,
от ненависти к невестке и обучила она внука языку. И судьба подшутила: в
первой анкете Всеволод постеснялся заявить о знании чужого языка, чужой
культуры, а там уж, когда анкеты заполнялись по три-четыре в год,
противоречить первой было нельзя. Так уж вообще складывалось, что говорить и
писать правду о себе, о родителях не представлялось нужным, стало
необязательным. Отец? Погиб на строительстве. (Укус фаланги на фоне
грандиозных катаклизмов эпохи выглядел бы издевательством.) Мать? Умерла от
болезни. (Заражение крови от самодельного аборта к добродетелям не
отнесешь.) Бабка? Инфаркт. (Тогда писали: "разрыв сердца".)
До войны все гладко, после нее тоже. Моторист-рулевой на катере,
Сталинград, светлые - от пожаров - ночи и дымные дни, медаль, ордена,
ранения - бумажечка к бумажечке подшита в личном деле, печати, штампы,
подписи, даты. Баку, зачисление в училище, старшина роты - полная ясность,
номера и даты приказов подогнаны друг к другу без люфта, как снаряд к
нарезам ствола, ни один день его жизни не выпал из поля зрения штабов. И ни
одного словечка вредящего - ни в разговорах с однокашниками, ни на
собраниях. Не зазывал и не подвывал на разных там массовых мероприятиях,
речи только по существу, по делу. В 1947 году - выпуск. Бакинский период
жизни можно считать благополучно завершенным. Женщины? И тут полный ажур.