"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

Знакомился с теми, кто не испытывал желания показываться на танцульках в
училище. Правда, случился один малоприятный эпизод. Девчонку по рекомендации
райкома послали обслуживать свиту Багирова. Она рассказывала страшные вещи,
пришлось потихоньку отвалить, позабыть девочку, а как хороша была, какая
чистота, как страдалось от этой чистоты, потому что не верилось, что может
такая голубизна существовать незаплеванной... С той свитой покончено, в
центральных газетах еще нет, но уже всполошились многие, бегают по кораблю с
"Бакинским рабочим". Ни разу в Баку с той поры не приезжал, адреса своего
никому не давал. С лупой рассматривай каждый дециметр бакинских мостовых -
все следы его давно затерты. Училищная характеристика - лучше не
придумаешь. "Обладает отчетливо выраженными командными качествами..." И ночь
помнится, святая для него бакинская ночь.
Все началось в день, который никак не мог предвещать каких-либо
изменений или превращений: 1 Мая, праздник из праздников, солнце и зелень
юга, уволили после обеда, старший курс в том году на парад не ходил. Все
свои, из одного класса. Завидные женихи, последний курс, шли нарасхват, и
Женя Боровицын предложил праздник встретить в семье хорошо знакомой девушки,
отличной девушки из прекрасной семьи. Папа - механик на промыслах, мама -
просто мама, дочь - на первом курсе института, у дочери - подруги, полный
комплект. Скромная семья - это сразу выставил условием Женя Боровицын, всех
за собой ведя на базар. На скудные курсантские деньги купили мяса для шурпы
и бозбаша, долму и мутанджан, оплетенную бутыль с вином несли по очереди,
выбирали переулки, в переулках - дворы, чтоб к дому механика подойти, не
встретив патрулей. От палашей на левом боку, от темноты в арочных переходах,
от игры в таинственность представлялось: мушкетеры с их клятвами,
готовящийся набег на охраняемый кардиналом монастырь, женщины, заточенные в
нем, ждущие мужчин-избавителей... Монастырь оказался обычным бакинским
домом, каких полно в пригородах. Пришли, ввалились, познакомились. Женя
Боровицын сильно преувеличивал количество глав романа, закрученного им с
дочерью механика, там - после пролога - зияла брешь, которую спешно стали
заполнять его друзья. Усердствовал и он, Всеволод Болдырев, уж очень хороша
была маленькая хозяйка доброго дома, напоминавшая ему ту, которую не забыл
еще. А потом стал передавать другим завоеванные рубежи, он уже тогда был
мудрым, уже тогда понимал, что мужская ревность много долговечнее женской.
Да и подружки мало чем уступали дочке механика, благоразумно удалившегося.
Шашлыки жарились на веранде, нависающей над двориком, где галдели дети,
гоняя мяч. Было весело, было много стихов, много музыки, патефонной и
пианинной, тревожившей Всеволода. В Баку он часто вспоминал умершую перед
войной бабку: если бы у прачки не отобрали пианино, то внук играл бы на нем.
Все училищные годы прожил он не в кубрике, а в старшинской комнате,
недостаток шумов, в каких-то пределах организму необходимых, возмещался
радиопередачами да пластинками. Шопен полюбился, Скрябин, и привычка
образовалась - в одиночестве слушать наплывы звуков.
Ранняя ночь была уже во дворе, Всеволод выбрался на веранду покурить,
да и сверху откуда-то лилась музыка, профессионально и чисто исполнялась
какая-то пьеса Чайковского. Всеволод затаился, чтоб не нарушать собственного
одиночества, и - с веранды - увидел в кухне мать механиковой дочки,
женщину, которую все они видели не раз в этот вечер, но так и не заметили,
настолько была она бесшумна, немногословна н бесплотна. Войдя в кухню, она
села. опустив на фартук отяжелевшие от забот руки. Залежи, целые горы