"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

немытой посуды ждали ее. Но она сидела и думала. До нее доносилось .то, от
чего отключился Всеволод, она слышала шорох павлиньих хвостов, завидные
бакинские женихи острили, верещали стихами Блока н Есенина, музицировали,
впадали в глубокомысленность, будто окутываясь плащом, или выряжались в
простецкие одежонки, подавая себя надежными и свойскими парнями. Она
услышала что-то забавное в комнате, усмехнулась, недобро усмехнулась, улыбка
осталась на губах, снисходительная, сожалеющая. Эта женщина - начинал
понимать Всеволод - как-то по-своему видела все происходящее в доме.
Шестеро парней домогались ее дочери, кто-то из них всерьез, кто-то -
тренировки ради, совершенствуя способы домогательства. Дочь сделает выбор,
дочь может ошибиться, мать ошибки сделать права не имеет, и мать голенькими
видела женишков этих, с отрубленными хвостами, без виршей, без поз, она
оценивала их применительно не к себе, возможной теще, не к характеру дочери
даже, а исходя из потребностей плода, что взбухнет в чреве дочери, вокруг
которой и вьются эти шестеро парней в матросских брюках и форменках, около
которой трется, возможно, и тот, чье семя вцепится в почву. Что даст этот,
самый удачливый, ребенку? Каким голосом запищит дите, из тьмы тысячелетий
вырываясь на свет сегодняшнего дня? Каким шагом пойдет оно по земле? Будет
ли у него в достатке пища. когда в соске не станет молока? Не будут ли
ветром продуваться стены, огораживающие ребенка от безумства непогод? Огонь
в жилище засветится или нет? Мужская рука поможет младенцу? Вот о чем думала
женщина, вот так рассуждала она, оскорбительно для Всеволода. Он становился
всего лишь существом иного пола. Возможным отцом будущего ребенка, не более
и не менее. А Блок. Шопен, внешность надменного британца, кортик, что придет
на смену палашу, - это не то, из чего шьются пеленки, это каемочка на них.
Подавленный и униженный, пробрался он в прихожую за палашом и
мичманкой, не простился, ушел. и спасением от оскорбляющей наготы всего
сущего - в него впилась догадка: так есть. так было и так будет! Из века в
век плодоносит человеческое древо, и все страсти человеческие произросли из
примитивнейшего стремления пить, есть, группироваться в семьи - со все
большими удобствами. Людям надо просто жить - из века в век, изо дня в
день, и люди так живут, потому что какая-то часть их, меньшая, но лучшая,
готова своей жизнью пожертвовать ради таких вот матерей и дочек. Он -
мужчина, воин, и чем горше служба, тем счастливее удел мирно живущих
граждан... Воин! Мужчина! Офицер!
Слова эти, не раз им повторяемые, помогали служить - честно, грамотно,
верно. На линкоре что две звездочки на погонах, что две лычки - служи и
служи, поблажек никому. Да еще помощник командира, который его сразу
почему-то невзлюбил, а помощник - это расписание вахт и дежурств. "Четыре
через четыре!" - определил помощник, и Всеволод ногами своими мог
подтвердить свирепость этой формулы: четырехчасовые вахты он отстаивал после
четырехчасового отдыха, заполненного бодрствованием, той же службой. И так
пять месяцев подряд. Но ни во взгляде Всеволода, ни в походке затравленности
не чувствовалось, он проверял себя не перед зеркалом, а способностью
безропотно тянуть лямку. Он даже помощника оправдывал: из семидесяти
офицеров линкора лишь четверть могла нести вахту на якоре, а на ходу и того
меньше, - невелик выбор! И помощник сам - затравленный, в личном деле его,
говорят, пометка: выше помощников командиров кораблей 1-го ' ранга не
продвигать! Бедняга погорел еще в военную пору, гонял транспорты из
Сан-Франциско во Владивосток, неделями мотался по западному побережью США и