"Анатолий Азольский. Женитьба по-балтийски (Морская лирическая повесть)" - читать интересную книгу автора

остаетс в офицере, и чувству этому нет цены, оно помогает ему служить на
кораблях всех классов и рангов. За три месяца он сжился с катером, он
замещал уже командира и помощника, он лихо швартуется, грамотно стреляет и в
любую погоду точно определяется в море. Не без его умения БК-133 - на
хорошем счету у начальства, корабль мог бы легко выбиться в передовые, но в
кают-компании, когда решалось, рватьс или не рваться вперед, помощник
резонно заметил, что незачем метать бисер, в середнячках всегда лучше, вот и
лучший друг наш (кивок в сторону Алныкина) мог бы ходить в сталинских
стипендиатах, но инстинктивно уклонился от тяжкой повинности - и не
прогадал, нашел свое место в жизни.
Что было правдой: все осязаемо, конкретно, радостно. Танковая башн изучена
до винтика и стреляет как часы, матросы служат тоже как часы, надо лишь
вовремя заводить. От красот природы щемит сердце, и в минуту, когда
громадное, красное, расплавленное солнце касается горизонта, жуть проникает
в душу, будто присутствуешь при гибели Помпеи; всплеснется море, поглощая
раскаленный шар, и сразу налетает ветер, а вместе с ним - где-то прятавшиеся
звуки, - слышится шорох звезд, мироздание поскрипывает, зовет людей в
леденящие дали.
Командир и помощник жестоко просчитались с военторговской девицей и теперь
безуспешно осваивали парикмахершу, ей помощник обещал посвятить двенадцатую
главу второго тома "В тисках полового голода". В море выходили раз в неделю,
чаще и по очереди заглядывали в распивочную. В Кирканумми, где штаб базы,
ездили редко, водки там было побольше, женщин тоже, но кому хочется, опоздав
на автобус, топать двенадцать километров по лесу, освещая дорогу фонариком.
Однажды фонарик Алныкина нащупал бредущую женскую фигуру, библиотекарша из
клуба стройбата спешила к дому, что совсем рядом с пирсом. Познакомились,
прикинули, что могли встречаться на танцах в Ленинграде, и расстались, чтоб
случайно встретиться на том же месте в более ранний час. Володя галантно
подхватил ее сумку с книгами и свертками, успев заметить бутылку, заткнутую
тряпицей. Тосковавшая по Ленинграду библиотекарша оказалась женой бригадного
минера, она щебетала так громко, что заглушала крики чаек, и между прочим
похвалилась только что выданным пистолетом, из которого еще не умеет
стрелять. Пришлось ее учить. Выбрали место среди скал, разложили на валуне
камешки, Володя обхватил библиотекаршу сзади, направлял руку ее и вдыхал
запах каштановых, как у Аспы, волос. Камешки - мишень мелкая и незвонкая,
водружать бутылку библиотекарша отказалась, почему-то смутившись, и Володя
подумал о самогоне, хотя такого напитка не гнали даже в Кирканумми.
Попетляли по тропкам и подошли к дому в два этажа и на четыре квартиры. В
бывшей конюшне навалены дрова, метрах в двадцати от крылеч- ка - громадный
валун, на краях его краскою выведены буквы "М" и "Ж", обозначающие туалеты.
К себе библиотекарша не пригласила, но, пожалуй, оказала Володе доверие
более высокой степени. Взяв из сумки бутылку, она пошла в сторону буквы "Ж"
и вылила содержимое на валун, а затем призналась. Нормальных человеческих
уборных нигде здесь нет, канализацию в скалах не проведешь, нет ее и в клубе
стройбата, приходится поэтому (женщина засмущалась) пользоваться бутылкой.
Но дикость в том, что почему-то бутылку эту она несет к дому и выливает у
семейного, так сказать, валуна.
Ошеломленный Володя сказал что-то невразумительное и, подавленный, пошел к
родному пирсу. Люди здесь, сами того не замечая, медленно впадали в
первобытность, метили экскрементами район обитания, и библиотекарша не