"Ованес Азнаурян. Иоганн Буш " - читать интересную книгу автора

легко и свободнее... Я тоже шел по центру улицы, Берг, и радовался снегу,
который бил по лицу, таял, задержавшись на ресницах и от этого казалось, что
я плачу и из глаз текут слезы. Я шел по центру улицы и чувствовал себя
свободным и счастливым. Да, я был счастлив, Берг, и не боялся признаться
себе в этом. И еще я подумал, что счастье никогда не бывает большим. Вернее,
счастье не бывает продолжительным, оно всегда кратковременно. Счастье всегда
радостно, и я был радостен. Еще: счастье - это всегда освобождение. Ведь
после долгого, продолжительного застоя я опять начал писать, а писать - это
всегда освобождение; я в тот день написал много и хорошо и вот вышел на
улицу (опять освобождение), где после долгих морозов опять пошел снег
(освобождение). Я шел и вспоминал прошлое, свою жизнь и, к сожалению, у меня
тогда не было тебя, чтоб я рассказывал тебе, Берг. Я вспоминал, и мне
становилось очень хорошо от того, что я вспоминал, а не мерзко и горько... И
еще я думал о власти писателя и страшился сам этой власти. Он движет
судьбами, дарует жизнь, или убивает... Я продолжал идти по улицам и
страшился. Но я был счастлив. Всегда так, Берг: страшишься и бываешь
счастлив, страшишься власти, хотя и уже давно пьян им... О власть, Берг! Что
может быть выше писательской власти, когда ты даже можешь остановить ВРЕМЯ.
Ведь в моей книге время остановилось и снова пойдет тогда, когда я сяду за
письменный стол... Тайну этой власти знает каждый писатель. Он может
остановить время, сделать быстрее его ход (скажем в жизни прошло три дня, в
книге - только день); может заставить кого-то умереть, кого-то воскреснуть;
он может кому-то дать бессмертие, сделав его героем книги; у кого-то
отобрать это бессмертие... Что есть выше власти писателя, который может
распоряжаться судьбами тысячей, сотни тысяч, миллионов? И какая профессия
может быть страшнее профессии писателя? О, Берг! Наша профессия дает
возможность БЕЗНАКАЗАННО вершить судьбами стольких людей! Писатель может
родить, может убить, кому-то дать счастье, кого-то сделать несчастным, и
никто его не осудит! Никто! Даже читатель, потому что писатель - властитель,
он - хозяин, он - бог!!! Я хочу, Берг, я мечтаю, чтоб меня осудили, я
мечтаю, чтоб читатель осудил писателя. Потому что безнаказанность - это
всегда уродливо; любая безнаказанная власть безнравственна, кроме, конечно,
власти над самим собой. И боже упаси, если писатель потеряет эту власть над
самим собой, потому что он может тогда убивать... Сколько раз я твердил,
Берг: " О, господи, не дай кого-нибудь убить, упаси меня от греха..."! Но,
послушай. Берг. Если посчитать, что книга - это сам писатель, то и власть по
отношению к героям - это тоже, что и власть по отношению к самому себе...
Черт возьми, Берг! Неплохое отпущение грехов мы с тобой придумали, хотя и мы
в то же время дошли до очень важного: герой - сам автор! И правда: ведь на
протяжении всего ХХ века героем был писатель, сам автор...
А в тот первый день "Смерти Героя" я шел по заснеженным улицам Берлина
и думал о том, что хочу, чтоб кто-то осудил меня... О, если б кто-нибудь
сказал: " Вы, Иоганн Буш, писатель, обвиняетесь в злоупотреблении
писательской властью, а так же в содеянии следующих преступлений..." О, как
бы я был рад тогда! Тогда бы моя совесть была бы спокойней... Ведь я
готовился убить своего собственного Героя, с которым прожил столько лет!
В ту ночь, Берг, я увидел сон. Страшный сон, страшный суд... Когда
присяжные и судья вышли посовещаться, я продолжал сидеть на своей скамье
подсудимого. Позади меня стояли полицейские и ничего не делали; просто
стояли и глазели вперед. Присяжных и судьи не было, но они все же явились, и