"Ю.П.Азаров. Групповые люди (фантасмагорическая антиутопия) " - читать интересную книгу автора

понадобился Зарубе для обоснования великих педагогических идей. Лапшин
презрительно улыбается, его еще тогда окончательно не сломали, он надеется
сохранить себя, а потом на свободе повести борьбу (как, с кем и когда он
поведет борьбу - этого он не знал). С Лапшиным я подружусь, и он поможет мне
выжить в этом Нью-Ленарке, будь он трижды проклят.
Справа от Зарубы - Орехов Петр Иванович, начальник оперчасти, он же
куратор секции общественного порядка, которая не только за дисциплиной
следила, но главным образом занималась "перековкой" сознания. В сколоченном
коллективе, как в гробу, хранилась идеология, пестовал которую председатель
секции общественного порядка Квакин Демьян - личность особенная: в прошлом
заведующий отделом агитации и пропаганды энского райкома партии, осужденный
за бытовое разложение. Он тоже был привлечен к созданию теоретической и
практической программы Нового Ленарка, Слева от Квакина стояли фельдшер
Курнеев, мастер леса Федоров, учителя и председатели различных секций:
санитарной, культмассовой, производственной, учебной и других.

В самом углу фотографии каким-то образом оказалась голода Васи
Померанцева, обиженника, по кличке Василиса, представительствующего, должно
быть, от отряда в сто двадцать человек. Эта армия изгоев, изнасилованная и
растоптанная, постоянно пополнялась и подчеркивала как бы границы той
нравственной бездны, куда мог попасть каждый и откуда уже никогда не
выбраться. Обиженник отмечен видимым и невидимым проклятием: с ним никто не
сядет рядом, никто не станет работать или просто так разговаривать. Его
кружка, миска, ложка продырявлены, а чтобы пища не проливалась во время еды,
обиженники заделывали отверстие хлебом.
Здесь уместно сказать об экологическом гуманизме учения Зарубы, где
естественные природные потребности человека составляли фундамент его
всестороннего и гармонического становления. На меньшее Заруба не соглашался.
Развивая Макаренко, Заруба любил повторять: "Для меня воровство, грабеж,
изнасилование не есть явления нравственного порядка. Все эти проступки
совершаются на основе правовых эмоций. Человек считает, что его
несправедливо лишили возможности удовлетворять свои естественные
потребности, и он становится на путь защиты своих прав. Поэтому я, в
частности на воровство, смотрю сквозь пальцы (здесь он дословно цитировал
великого предшественника), мне лишь бы осужденный свято чтил предписание
Большой Иконы (Большая Икона - правила внутреннего распорядка колонии)".
Будучи европейским человеком, Заруба, ссылаясь на шведские нравы, где закон
не преследует однополой любви и даже браков между мужчинами, доказывал, что
система взаимоотношений, скажем, между шерстью (Шерсть - отрицательная часть
осужденных) и чушонками носит чисто экологический характер и способствует в
значительной мере нормализации общения в мужском коллективе, повышает
производительность труда. Конечно же, Заруба добивался, чтобы в интимных
межличностных отношениях не было чухнарства (Чухнарство - грязь,
неряшество.), а тем более гладиаторства (Гладиаторство - садизм.) или
протягивания кутком с разворотом (Протянуть кутком с разворотом - групповое
изнасилование с причинением травм.). Надо сказать, он смело и совершенно
необычно подошел к проблеме деления традиций на "сучьи" и "воровские". В
глубине души своей он был на стороне воров а законе, в их естестве было
что-то от истинной природы, великой и незапятнанной. Когда же он думал о
современном активе - об этих стебанутых карасях, полуцветных (Карась,