"Михаил Азаров. Зазнобы августейшего маньяка (мемуары Фанни Лир) " - читать интересную книгу автора

устрашающее действие своих "змеиных глаз", ценил действие взгляда и даже
упражнялся в нем, беспрестанно пробуя на улице, во дворце, с своими детьми,
министрами, вестовыми и фрейлинами, имеет ли его взгляд свойство гремучей
змеи останавливать кровь в жилах (Герцен "Былое и думы")) у государя
сравнительно с его отцом Николаем I, мягкий; в нем нет той твердости. Отец
его, бывало, одним взглядом смирял непокорных, и по этому поводу
рассказывал, как однажды Николай словами: "на колени!" усмирил народ во
время холерного бунта.

Вообще же государь мне показался прекрасным, стройным джентльменом,
которого все должны любить и считать за честь иметь своею главою.
Впоследствии, встретив его несколько раз в великолепной парадной форме, я
почувствовала, что в нем есть нечто величественное, какая-то сила,
свойственная людям, облеченным властью. Великий князь обожал его.

- Если со мной случится несчастье, - говорил он, - только он один и
пожалеет меня.

- А ваш отец? - спросила я.

- Мой отец, - воскликнул великий князь, - у моего отца только две
страсти: честолюбие и танцовщица Кора Парль (Кузнецова)), а у государя
золотое сердце, и он любит своих.

- Милая моя, - прибавил он с грустью, - я человек отмеченный роком,
рожденной под несчастной звездой.

И он рассказал мне странный сон, виденный им три ночи сряду в Афинах,
где он находился тогда со своей матерью и сестрой Ольгой (Королева эллинов
Ольга Константиновна. Род. 22 августа 1851 г. Состояла в супружестве с
королем эллинов Георгом I, убитым 19 марта 1913 г. в Салониках.)

- Мне грезилось, что я был осужден на смерть за какой-то позорный
поступок и приведен для казни в Николаевскую залу, всю обтянутую черным
крепом. Моя семья в трауре; император бледен, как привидение. Меня повели к
роковой площадке вдоль рядов солдат моего полка; я взошел на нее и увидел
стволы направленных на меня ружей. Зрители рыдали; императрица, и моя мать
на коленях умоляли пощадить меня. Но он сказал "не могу", взошел на
площадку, три раза поцеловал меня и, обратившись к толпе, громогласно
произнес: "как дядя, я его прощаю и люблю; как государь, я вынужден
присудить его к расстрелу". После этого он удалился; мне завязали глаза,
связали назад руки; раздалась команда - пли! И я, вздрогнув, проснулся весь
в холодном поту...

Я начинала понимать характер великого князя; он был нервен, высокомерен
и раздражителен до бешенства и в тоже время добрый, заботливый, любящий и
покровительствующий всему, что близко касалось его - от меня до своей
последней собаки. Он был скуп на малые расходы и безрасчетно щедр на
большие.