"Олег Авраменко. Воины преисподней (Цикл Карсидар #2)" - читать интересную книгу автора

стороны в сторону палубе. Охранявшие клетку воины расступились, пропуская
своего предводителя.
Бату неподвижно лежал на спине и не мигая смотрел на застилавшие небо
низкие серые тучи. Можно было подумать, что хан уже мёртв.
- Эй, - негромко окликнул пленника Читрадрива.
Никакой реакции не последовало. Тогда по его знаку один из русичей слегка
кольнул Бату кончиком копья. Тот вздрогнул, медленно повернул голову и мутными
раскосыми глазками уставился на Читрадриву.
- Настал твой смертный час, хан Бату, - сказал он, сосредоточившись на
вделанном в перстень камне.
Безжизненная обветренная маска, бывшая некогда суровым, волевым лицом
великого воина, так и осталась мёртвой маской. Взгляд пленника ни на мгновение
не прояснился, и вообще не было ни единого намёка на то, что хан услышал слова
Читрадривы.
Без сомнения, теперь его казнь станет актом высшего милосердия. С Бату
давно уже было неладно, и хоть Читрадрива всячески старался поддерживать его,
пустив в ход магический камень перстня и все лекарские приёмы из арсенала
анхем, какие только мог припомнить, великий хан угасал на глазах. Поэтому
русское посольство не посетило Апеннинский полуостров, несмотря на настойчивые
приглашения папы Целестия, преемника его святейшества Григория, приславшего
когда-то к Даниле Романовичу нунция с предложением королевского титула.
Пожалуй, получилось не очень вежливо, однако Читрадрива, будучи не в силах
бороться с тихим безумием хана, завернул свой отряд на полпути из Парижа в
Марсель и направился в Испанию. Правда, таким образом он не попадал ни в
Неаполь к тамошнему королю, под чьим протекторатом находился Йерушалайм, ни в
Верону, где старый Шмуль обещал ему своё гостеприимство. Но это ещё успеется.
Главной задачей Читрадривы было довезти полуживого Бату до последнего западного
моря.
А теперь - вот оно, море, и вот он, пока ещё живой Бату, вернее, всё, что
осталось от некогда великого хана. Итак, за дело.
Подошедшие вместе с капитаном брига матросы принялись продевать конец
спущенной с поперечной перекладины толстой просмолённой верёвки между верхними
прутьями клетки. Затем завязали её особым узлом, отсоединили клетку от палубы,
поплевав на ладони, схватились за другой конец верёвки и, дружно ухая,
потянули. Скрипнули колёсики блоков, и клетка повисла в воздухе. Другие матросы
налегли на деревянное колесо, перекладина развернулась, и мерно раскачивающаяся
клетка повисла над волнующейся водой. Бату не пытался удержаться посередине,
поэтому, когда клетка накренилась, он безвольно покатился в угол и там застыл.
Глядя на него, Читрадрива подумал, что Данила Романович явно просчитался.
Не великого хана Бату казнят сейчас, а уничтожают лишь его жалкую оболочку,
осколок былого величия. Хана Бату можно было убить на площади перед Софией
Киевской в начале прошлой зимы, когда он бесновался, рычал и плевался от
бессилия, вспоминая обрушившиеся на днепровский лёд молнии, которые сгубили
половину его армии. А теперь - акт милосердия...
Хотя, возможно, именно в этом заключался жестокий расчёт государя
Русского. Данила Романович не позволил врагу принять смерть достойно, как
подобает воину, а решил подвергнуть его самой изощрённой пытке, какую только
можно придумать для грозного властелина, некогда повелевавшего несметными
ордами воинственных дикарей, - пытке унижением. Не выдержал этой пытки великий
Бату. Теперь воля хана умерла, он ждал казни с полным безразличием, без страха,