"Августин Аврелий "Исповедь"" - читать интересную книгу автора

родительских распоряжений и от воли старших.
14. Боже мой, Боже, какие несчастья и издевательства испытал я тогда.
Мне, мальчику, предлагалось вести себя как следует: слушаться тех, кто
убеждал меня искать в этом мир успеха и совершенствоваться в краснобайстве,
которым выслужи вают людской почет и обманчивое богатство. Меня и отдали в
школу учиться грамоте. На беду свою я не понимал, какая в ней польза, но
если был ленив к учению, то меня били; старшие одобряли этот обычай. Много
людей, живших до нас, проложили эти скорбные пути, по которым нас заставляли
проходить; умножены были труд и печаль для сыновей Адама. Я встретил
Господи, людей, молившихся Тебе, и от них узнал, постигая Тебя в меру сил
своих, что Ты Кто-то Большой и можешь, даже оставаясь скрытым для наших
чувств, услышать нас и помочь нам. И я начал молиться Тебе, "Помощь моя и
Прибежище мое": и, взывая к Тебе, одолел косноязычие свое. Маленький, но с
жаром немалым, молился я, чтобы меня не били в школе. И так как Ты не
услышал меня - что было не во вред мне, - то взрослые; включая родителей
моих, которые ни за что не хотели, чтобы со мной приключалось хоть
что-нибудь плохое, продолжали смеяться над этими побоями, великим и тяжким
тогдашним моим несчастьем.
15. Есть ли, Господи, человек, столь великий духом, прилепившийся к
Тебе такой великой любовью, есть ли, говорю я, человек, который в
благочестивой любви своей так высоко настроен, что дыба, кошки и тому
подобные мучения, об избавлении от которых повсеместно с великим трепетом
умоляют Тебя, были бы для него нипочем? (Иногда так бывает от некоторой
тупости.) Могли бы он смеяться над теми, кто жестоко трусил этого, как
смеялись наши родители над мучениями, которым нас, мальчиков, подвергали
наши учителя? Я и не переставал их бояться и не переставал просить Тебя об
избавлении от них, и продолжал грешить, меньше упражняясь в письме, в чтении
и в обдумывании уроков, чем это от меня требовали. У меня, Господи, не было
недостатка ни в памяти, ни в способностях, которыми Ты пожелал в достаточной
мере наделить меня, цо я любил играть, и за это меня наказывали те, кто сами
занимались, разумеется, тем же самым. Забавы взрослых называются делом, у
детей они тоже дело, но взрослые за них наказывают, и никто не жалеет ни
детей, ни взрослых. Одобрит ли справедливый судья побои, которые я терпел за
то, что играл в мяч и за этой игрой забывал учить буквы, которыми я,
взрослый, играл в игру более безобразную? Наставник, бивший меня, занимался
не тем же, чем я? Если его в каком-нибудь вопросике побеждал ученый собрат,
разве его меньше душила желчь и зависть, чем меня, когда на состязаниях в
мяч верх надо мною брал товарищ по игре?


X.

16. И все же я грешил, Господи Боже, все в мире сдерживающий и все
создавший; грехи же только сдерживающий. Господи Боже мой, я грешил, нарушая
наставления родителей и учителей моих. Я ведь смог впоследствии на пользу
употребить грамоту, которой я, по желанию моих близких, каковы бы ни были их
намерения, должен был овладеть. Я был непослушен не потому, что избрал
лучшую часть, а из любви к игре; я любил побеждать в состязаниях и гордился
этими победами. Я тешил свой слух лживыми сказками, которые только разжигали
любопытство, и меня все больше и больше подзуживало взглянуть собственными