"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

им живучесть, и ныне своим положением они были обязаны не родословной, а
тому, что с некоторых пор принято было называть предприимчивостью. Хотя
какой именно она была у Сержа, я еще не догадывался. Мое лицо по наитию
постепенно приобрело выражение сладкозвучного печальника, гнетомого
шероховатостью избираемых тем. Хотя, перебираясь с одного на другое, внешне
не связанное, они, впрочем, довольно быстро объяснили суть моего нового
занятия, от которого я не переставал открещиваться, дабы оно само собой
изменило мой социальный статус, однако попутно не омрачая убожеством
предприятия. Я не могу сказать, что оба они мне сразу же не понравились. Все
дело в том, что мне все равно - нравится мне человек или нет, ибо во мне все
оценочные центры никоим образом не связаны. Просто я не мог предположить,
что Евгений и Серж могут быть мне опасны. Разговаривая о том, что мне
безразлично, а большинство мирских тем, увы, подпадают под эту категорию, я
воображаю всякий раз, что глажу саван из нестандартного ворсистого
материала, и глажу его против ворса.
Человек рожден в терпении, но это не значит, что он должен терпеть.
Терпит тот, кому больше нечем заняться.
Невзрачная мозаика беседы навела во мне сущий бедлам: во мне что-то
клубилось и щебетало, а кто-то из моих будущих сослуживцев резвостепенно
поименовал меня "очередным мальчишкой, от коих некуда деться". Я отдался на
поток всеобщего гадалища, меня вконец закормили ядом благоуханной
любезности, и божок моего чванства, точно лазутчик, забился в канцелярскую
писанину. Я осквернитель служебной неискренности. Мелкая финитная пластика
лица Сержа навела меня на мысль, что психическое ненастье это не однодневно
и все это исполненное однообразных чудес безобразие будет выглядеть гадким
приращением на изломанном теле функции моей жизни. Я бегал из потемок в
потемки, застревая в междуречьях света, и мой бег производил впечатление
полета заводного слепня, а одеяние мое, никак не вплетающееся в
бюрократический антураж, порабощало рецепторы празднословия, которые при
каждом моем появлении справляли новоселье.

 5

Это началось, наверное, с того дня, как я прибыл в селение X. Меня
начала окружать пелена неведомой вины, я пытался нащупать ее, но она была
нематериальна. Мне но с чего было агрессивничать. Я как всегда был любезен и
беззаботен и не желал зла даже заоградным псам, что радостно рвали вокруг
меня тишину своим исступленным харкающим лаем. Я не удостаиваю ненавистью
"моих новоявленных недругов, двуногих или четвероногих, ведь все они на
цепи. В неприютной пасти одного из "иерей уместилось слишком уж много
пульверизированного негодования, и тогда я вынул из кармана мятный леденец,
желая сотворить у себя во рту приятность. И едва и выбросил золоченый
фантик, как пса сковала безгласность, словно он нашел себя совлеченным с
привязи. Если хочешь сделать другому плохо - сделай себе хорошо.
Семьи Сержа и Евгения находились где-то далеко, ибо мои новые
сослуживцы предусмотрительно убоялись вывозить свои логические продолжения в
еще не северней но благоустроенное обиталище, и потому их временным
пристанищем, по усмотрению вольноотпущенного случая, было то же
нагромождение меблированных комнат, что и мое. Мы отпраздновали знакомство у
меня, и я сразу же узрел рассадники нездорового блеска в их глазах,