"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

Почему носителем откровения и его декоративного обрамления должен быть
непременно урод, эксплуатирующий свою убогость?
Ни одна мораль не заставит меня жалеть убогое отребье и калек, даже
если этот калека я сам. У лучшего из лучших должна быть лучшая земная
челядь. Я бросил старцу через плечо с рассыпчатым звоном барской милостыни:
-В твоем возрасте неприлично быть таким живучим. Господь больше не
нуждается в тебе, он аннулировал твой контракт. Ты свободен от своей
убогости и волен умереть как тебе заблагорассудится.
В багровой мозаике ороговевшей болезни блеснули два цепких зрачка. Елей
самоуничижения, с трудом возгонявшийся легкими к беззубому рту, сорвался
внутрь и разбился насмерть, отпеваемый хриплым зловонным дыханием.
-Неужели ты запамятовал, что когда-то был мужчиной? Хочешь, я напомню
тебе?
-Как?- тотчас был дерзкий вопрос, объявившийся с молодецкой
любознательной прытью.
-Я не буду бросать тебе деньги, старец, я ударю тебя по лицу, возьму
твою голову обеими руками и подниму ее к солнцу.
Все те двадцать минут, что я добирался до своей конторы, я не пропустил
взглядом ни одной молодой женщины, сопровождаемой праведным шлейфом
благовоний, ни одной взбалмошной витрины модной лавки. Я, кажется, впервые в
жизни по достоинству оценил всеславный мундир полицейского, а ближайшая
кофейня скомпрометировала себя столь безрассудно целым фонтаном певучих
запахов, что я мгновенно вспомнил об отсутствии завтрака. Только теперь,
когда молодая кровь вскипела вкрадчивым мракобесием жажды подлинной жизни и
деятельности, я сориентировался во времени и знал уже наверняка, что ЭТО
явилось ко мне ранним утром. Я так дорожил ИМ, что до сих пор боялся назвать
ЕГО, ибо мне казалось, что ОНО не способно ужиться ни с одним моим
определением. Все атрибуты селения X я воспринимал теперь без самодовлеющей
толики того одомашненного трагизма, что присущ всем молодым людям, некогда
пострадавшим от чересчур воодушевленного женского воспитания.
Шарманщик с помпезным попугаем на костлявом плече; невредимая от мнений
благородных людей цыганка, вся в искусных галунах предрекаемого на продажу;
священник, неосмотрительно обмирщенный портфелем; искусственная пыль на
перильцах лестницы дома терпимости; флюгер в виде кроткой головы
универсального домового, благоволящий всем спелым ветрам; композиция из
няни-подвижницы, детей, кукол, голубей - и все это, обнесенное изгородью
городского парка, задушевный полупрофессиональный разговор полнокровнолицей
свахи и несвежевыбритого тюремного надзирателя.
Всех их я воспринимал как завсегдатаев дешевого картонного балагана и
даже отчасти был благодарен им, ибо, пристально взирая на их мишурное
благодушествующее существование, я в несколько минут научился смотреть не
только на мое пребывание в селении X, но и на всю жизнь как на нечто
преходящее и потому менее скверное. Кто сказал, что жизнь сложна быть
непременно удачной и счастливой? Пусть лучше она будет более запоминающейся.
В этот миг мне захотелось, чтобы во всех концах земли глупо-рожденный богач
получил лишнюю монету, бедняк вновь почувствовал неотвязчивый голод,
неистовый триумфатор пресытился безбрежием своей оголтелой воли, раб
скорчился еще от одной державной плети шаманствующего экзекутора,
сладострастный любовник блистательно закабалился еще одним наваждением
нетленного поцелуя, удобовпечатлительный поэт оседлал еще одну досужую рифму